Другое зло для земледелия, более тяжкое, пагубное и требующее неотложного исправления, взывает к вашему высокому внима­нию. Никто столь сильно не стремился бы войти в состав Мес­ты, если бы законы не позволяли, с одной стороны, владеть гро­мадными стадами и соответственно концентрировать все про­изводное от них богатство в руках немногих могущественных персон и объединений. С другой - не благоприятствовали бы сосредоточению земельного богатства в руках тех же самых лю­дей, отстраняя от земледелия и оседлого скотоводства индиви­дуальный интерес и направляя капиталы и труд на другие цели, чем те, которые должны его поощрять. Общество, изучив это новое зло в свете своих принципов, представляет вашему высо­честву свои подробные выводы, считая, что оно результат не­равного оказываемого законами покровительства.

Разумеется, невозможно равнозначно благоприятствовать индивидуальному интересу, предоставляя ему право пользовать­ся земельной собственностью, и в то же время отказывать в воз­можности ее накапливать. И точно так же невозможно предпо­ложить это накопление без признания оказываемого фортуной неравенства, которое является истинной первопричиной столь­ких ослабляющих политические организмы пороков и зол.

В этом смысле нельзя отрицать, что аккумуляция богат­ства - зло. Но, помимо того что оно необходимое, оно соседствует с исправлением. В условиях, когда любой гражданин мо­жет заниматься увеличением своего богатства, естественные превратности судьбы заставят оное быстро переходить из од­них рук в другие. Следовательно, оно никогда и ни для како­го индивидуума не может быть чрезмерным и долговременным. Та же самая тенденция, какая направляет всех к одной цели, будучи стимулом для одних, является препятствием для других. И если в обстановке естественной свободы накапливать богат­ство, оно не будет для всех одинаковым, то по крайней мере [395] наличие его будет равноценной для всех наградой за предпринимательство и уменьшение бедности.

С другой стороны, при равенстве прав неравенство поло­жений даст очень полезные результаты. Оно ставит различные классы в необходимую и взаимную зависимость, соединяет их сильными связями обоюдного интереса, влечет менее богатых на место более знатных и состоятельных, пробуждает и побуж­дает, наконец, частный интерес, оживляя его активность на­столько, насколько равенство прав вызывает во всех надежду добиться его.

Однако не этого рода законы будут занимать внимание Об­щества. Его размышления будут иметь своим предметом такие, при помощи которых постоянно изымается земельная собст­венность из сферы торговли и обращения; которые ее закрепляют за определенными структурами и семействами в постоян­ное владение; лишают навсегда всех остальных индивидуумов права стремиться владеть ею; которые, объединяя безгранич­ное право увеличивать ее с абсолютным запретом уменьшать, способствуют неопределенному ее увеличению, создавая ужас­ную пропасть, которая может проглотить со временем все зе­мельное богатство Государства. Такие законы благоприятству­ют амортизации земли.

Сколько могло бы сказать о них Общество, если бы рас­смотрело их со всех точек зрения? Но цель данного доклада обязывает его свести свои размышления к злу, которое они причи­няют сельскому хозяйству.

Самое большое из всех - это удорожание земельной собст­венности. Цена на землю, как всякий товар, подвержена изменениям - следствие ее нехватки или избытка. Она стоит доро­го, когда ее в продаже мало, и дешево, когда - много. Поэтому то ее количество, которое находится в торговом обороте, всег­да будет первостепенным определителем уровня цен. При этом они тем выше, чем больше предпочтения, в сравнении с други­ми, оказывается этому виду собственности.

Что цены на землю в Испании взлетели на скандальную высоту, что они естественный результат ее малого количества в продаже, что это имеет своей причиной прежде всего громад­ные, сконцентрированные на основании амортизации площади - истины, не требующие доказательства. Это зло общеизвестное. [396] Важно поэтому показать вашему высочеству его влия­ние на земледелие, для того чтобы вы нашли достойным для себя его исправить.

Это влияние легко обнаруживается в силу простого срав­нения выгод, которые легкость приобретения земельной собственности дает земледелию, с неудобствами, проистекающими от трудностей приобретать таковую. Сравните посему сельское хозяйство Государств, в которых цена земли самая низкая, уме­ренная и самая высокая, и картина станет ясной.

Объединенные провинции Америки соотносимы с пер­вой ситуацией. Соответственно денежная публика предпочита­ет вкладывать там капиталы в землю. При этом часть их пред­назначается для покупки фермы; вторая, чтобы поселиться на ней, огородить и засеять площади; еще одна, наконец, для вы­ращивания культуры, которая принесет наибольший доход. Та­ким путем сельское хозяйство в этих провинциях добивается столь замечательных результатов, которые вызывали бы удив­ление, если бы их деревенское население, удвоившееся за не­большое относительно время, а также производимый ими гро­мадный вывоз зерна и муки не давали бы об этом доказательное представление.

Но и без такой чрезмерной дешевизны, обязанной обстоя­тельствам случайным и преходящим, может процветать земледелие, всегда, когда свободное обращение земель кладет спра­ведливый предел их дороговизне. Суждение, что величина доходов нераздельна от величины владений; зависимость, в которой, так сказать, находятся все классы от класса землевладельцев; уверенность, с какой они ими владеют; приятность существо­вания, какой наслаждаются от этого земельного богатства; лег­кость, с какой оно передается потомкам, - все это делает из него главную цель человеческого тщеславия. Общая тенденция дви­гает к этой цели все желания и все состояния, и, когда законы не разрушают ее, она сама по себе есть первая и самая мощная га­рантия развития сельского хозяйства. Англия, где цены на зем­лю умеренные и где, однако, земледелие процветает, представля­ет собой лучший пример и лучшее доказательство этой истины.

Но данная тенденция наталкивается на преграду в виде чрез­мерной дороговизны земли. Помимо дороговизны обязательный ее итог - уменьшение производства сельскохозяйственной [397] продукции - не дает ей выразиться. Когда капиталы, вложен­ные в землю, дают хороший рост, это операция полезная и вы­годная, как в Северной Америке. Когда они дают рост умерен­ный, это все еще разумная и надежная операция, как в Англии. Но, когда этот рост минимальный, тогда или никто не делает по­добных вложений, или, если делает, в таком случае это вызван­ная гордыней и тщеславием операция, как в Испании.

Самыми типичными производными от последней ситуа­ции являются: во-первых, капиталы, уходя из земельной собственности, ищут себе применение в овцеводстве, торговле, мануфактуре или каком-либо другом, более прибыльном деле. Во-вторых, никто не отчуждает свои земли, за исключением крайней на то необходимости, ибо не имеет надежды вновь их возвратить. В-третьих, никто не покупает, кроме как в случаях, вынуждающих частично поправить свои дела, ибо никакая дру­гая причина не может подвигнуть покупать то, что стоит много, а пользы приносит мало. В-четвертых, земля, будучи главной ценностью для тех, кто ее покупает, не улучшает купленное, или потому, что чем больше тратит на приобретение, тем меньше оставляет на улучшение, или в расчете купить больше, улучшать меньше. В-пятых, вслед за намерением увеличить владение, ес­тественно возникает желание сделать его неотчуждаемым, ибо ничто больше не отвечает желанию укрепить свое положение, как закрепить владение за собой. В-шестых, в ходе увеличения подобным образом могущества объединений и семейств, уси­ливается и стремление их к амортизации, ибо чем больше приобретается, тем больше возможностей появляется приобретать больше, и поскольку не может отчуждаться то, что однажды бы­ло приобретено, увеличение богатства должно быть бесконеч­ным. В-седьмых, поскольку такое зло в конце концов втягивает в себя находящиеся в торговом обороте как большие, так и ма­лые наделы, первые потому, что они доступны могуществен­ным объединениям и семействам, а вторые, - что еще больше тех, кто стремится владеть ими, постольку воспоследует даль­нейший рост и без того высоких цен на землю. Таковы причины, в силу которых национальная собственность оказалась в руках небольшого числа индивидуумов.

При таком положении дел что можно сказать о развитии зем­леделия? Первый проистекающий отсюда вывод - это навсегда [398] выделить его из общей земельной собственности, ибо невообра­зимо, чтобы крупные землевладельцы обрабатывали свои земли, ни когда это возможно было, чтобы их обрабатывать; ни когда, если обрабатывали, было возможно, чтобы делали это с пользой. Если однажды необходимость или каприз побуждали их обраба­тывать часть своей собственности, они либо выращивали на ней культуру крупную, но нестойкую, как это бывает на хуторских землях и оливковых рощах Андалусии, или предпочтут прият­ное полезному. По примеру тех могущественных римлян, кото­рых столь справедливо порицал Колумела, они пустят земли под леса для охоты, пастбища для породистых лошадей, насаждения для прохлады и красоты, сады, озера и прочие водоемы для раз­ведения рыб, фонтаны и водопады под все прочие виды деревен­ской роскоши, но не простое и полезное земледелие.

Как следствие все дело собственников, широко живущих от ренты, сведется к ее увеличению, поэтому арендная плата под­нимется, как это произошло у нас, на максимально возможный уровень. Капиталы начнут уходить не только из земледелия, но сельского хозяйства в целом, не представляющего в подобном случае никакой выгоды, а полевые работы, предоставленные ру­кам бедным и слабым, будут столь же неуспешными, как и руки, их осуществляющие. Поскольку известно, что земля произво­дит пропорционально затратам, которые пошли на ее обработ­ку, то какой результат можно ожидать от арендатора, у которого ничего нет, кроме своих рук и мотыги? Наконец, сами крупные земельные собственники вместо того, чтобы направить капита­лы на обработку и улучшение земель, вкладывают их в другое дело, подобно многим титулованным особам и монастырям, ко­торые держат громадные стада, меж тем как их земли пребыва­ют в небрежении, раскрыты, безлюдны и плохо обработаны.

Мы, Сеньор, не преувеличиваем в настоящем своем рвении. Сказанное - соответствующие истине, хотя и грустные выводы, к которым ваше высочество придет, лишь взглянув на хо­зяйственное положение наших провинций. Какое там оно, где большая и лучшая часть земель не была бы амортизирована? Где арендная плата не была бы столь высокой, что выгода от взя­того в аренду участка едва доходит 1,5%? Где она не поднята до скандального уровня? Где владения не были бы в небрежении, безлюдны, без деревьев, орошения, работ по поддержанию их [399] в хорошем состоянии? Где земледелие не в руках бедных и не­грамотных арендаторов? Какое там оно, наконец, где деньги, утекая из земледелия, не искали бы себе применение в других сферах хозяйствования?

Конечно, можно назвать несколько провинций, где плодо­родие земли, благоприятный климат, наличие орошения и усердие их крестьян поддерживают земледелие в хорошем состоя­нии вопреки столь пагубным обстоятельствам. Но те же самые провинции представят вашему высочеству самые убедительные доказательства печальных результатов амортизации. Возьмем, например, Кастилию, которая до сих пор сохраняет за собой, и совершенно справедливо, репутацию житницы Испании.

Было время, когда эта провинция являлась центром богат­ства и торгового оборота Испании. После того как мавры Гранады разрушили мореходство и торговлю по побережью Андалу­сии, а восточными берегами владели исключительно арагонцы, морская торговля кастильцев, сосредоточившись в северных портах - от Португалии до Франции, определяла всю деловую активность и все коммерческие отношения в Кастилии, а ее го­рода начали становиться еще одними торговыми центрами.

Отвоевание Гранады, объединение двух корон и открытие Индий, создав самые превосходные возможности для торговли Испании, привлекли к ней счастье и богатство, а деньги, разой­дясь по рынкам Кастилии, распространили вокруг благополу­чие и достаток. Все пошло тогда в ход, кроме земледелия, или, по крайней мере, оно не столь развивалось, как остальное. Ремесла, мануфактура, торговля внутренняя и внешняя - морем - по­лучили тогда наибольшее развитие. Но в то время как население и богатство городов поднимались как пена, обезлюдение дере­вень и плохая обработка полей обнаруживали непрочное осно­вание для прославления сложившегося положения дел.

Если искать причину этого странного феномена, то она в амортизации. Большая часть земельной собственности Кас­тилии уже в те времена принадлежала церквам и монастырям, пожертвования которым, сначала умеренные, постепенно ста­ли значительными. На ее территории скопились также наиболее старые и богатые майораты из всех созданных в Испании знатью. Кастильской была и большая часть дарственных земель, об­ращенных в майоратные теми же самыми законами, которыми [400] предписывалось ограничивать их. В те времена в Кастилии бы­ло в большей степени распространенным делом и образование громадных новых владений, поскольку возможности легко ос­новывать их во вред сыновьям, кроме первенца, и суровый за­кон Торо, предоставлявший право расширять их, нанес боль­ший вред там, где было больше богатства. Оно открыло в Кас­тилии еще одни широчайшие двери для амортизации новых владений монастырями, коллегиями, домами призрения, братствами, благотворительными обществами, объединениями ка­пелланов, в честь памятных дат и годовщин. То были утешитель­ные деяния разрушавшегося богатства, всегда щедрого или по­тому, что к таковым его собственников побуждали или чувство сострадания, или подсказки суеверия, или, наконец, угрызения совести из-за былой их алчности. Что, таким образом, осталось в Кастилии от земельной собственности, чтобы использовать ее в качестве производительного богатства? Или как можно было превратить во благо и развитие земледелия собственность, ко­торая расходилась по стольким каналам, чтобы быть похоро­ненной в ленивых руках?

Слава этой провинции промелькнула как молния. Торговля, которая велась сначала в портах востока и юга и сконцентрировалась затем в Севилье, переместившись вместе с приходивши­ми туда кораблями, обесценила богатство Кастилии, разруши­ла ее производство, обезлюдила поселения, опустошила поля, довершила их нищету. Если бы Кастилия в период своего бла­гополучия завела у себя процветающее земледелие, она сохра­нила бы богатство, это расширило бы производство, производ­ство явилось бы опорой торговли, и, несмотря на расстояния, богатство текло бы по крайней мере еще долгое время по своим старым каналам. Но без такого земледелия все пришло в упа­док в Кастилии с ее слабыми основаниями непрочного хозяйст­венного счастья. Что осталось от той ее старинной славы, кро­ме разоренных городов, раньше населенных и изобиловавших мануфактурами и цехами, складами и лавками, а ныне только церквами, соборами и домами призрения, которые будут про­должать жить в нищете, причиной которой были?

Если торговля и промышленность других провинций приобрели от той революции, от которой потеряла Касти­лия, все равно их земледелие, отягощенное тем же самым злом [401] испытает ту же судьбу. Достаточно назвать территории Анда­лусии, которые более двух веков были центром торговли с Аме­рикой. Есть ли в них хотя бы одно дело, которое доказывало бы их стремление иметь источником своего богатства земледелие? Ведется ли где-нибудь расчистка лесов, прокладывается ли оросительный канал или роется канава, есть ли какой-нибудь ме­ханизм или усовершенствование, хотя бы одно свидетельство о прилагаемых их властями усилиях во благо земледелия? Та­кие работы могут производиться только там, где собственность находится в обращении, представляет пользу, постоянно пере­ходит из рук бедных и нехозяйственных в руки богатые и пред­приимчивые, а не там, где она в постоянном пользовании одних и тех же всегда пожираемых роскошью семейств или далеких от всякого полезного для производства заведений.

Не хотелось бы приписывать климатическим условиям на­стоящее состояние земледелия в наших провинциях. В Бетике оно было весьма процветающим во времена римлян, как о том свидетельствует Колумела, уроженец этой провинции и первый из аграрных писателей, равно как и арабов, хотя и управлялась деспотическими законами. Причина в том, что ни те, ни другие не знали амортизацию, а также прочие преграды, которые стоят на пути нашего земледелия, препятствуя свободе собственно­сти и работе на ней. Со времен отвоевания этих провинций зем­леделие в них нисколько не улучшилось. Напротив, снизились урожаи оливок и зерна, почти не культивируются инжир и шелк, чем мавры столь активно торговали. Что еще? Оросительные системы Гранады, Мурсии и Валенсии, почти единственные, ко­торые у нас сейчас есть, разве они не дело африканцев?

Разобьем, следовательно, цепи, которые столь крепко ско­вали наше земледелие. Экономическое общество очень хорошо знает о необходимости обоснованной осторожности, с ка­кой должно оно предлагать свое суждение по обсуждаемому вопросу. Амортизация, как церковная, так и светская, вызва­на очень заслуживающими, с его точки зрения, причинами и обстоятельствами, и оно не намерено терять их из виду. Ибо, Сеньор, призванное вашим высочеством предложить меры для восстановления земледелия, не было бы недостойным вашего доверия, если бы, сдерживаемое абсурдными беспокойствами, оно не стало бы рассматривать его в свете своих принципов?