«Аугсбургское вероисповедание» было торжественно прочитано на имперском сейме и вручено императору Карлу V 25 июня 1530 г. Вероисповедание состоит из 28 статей, из которых 21 содержит положения с указанием текстов из Евангелия, а остальные 7 направлены против главных положений учения римской Церкви. «Аугсбургское вероисповедание» желает показать, что основою или ядром истинного учения христианском церкви является то положение, «что мы, греховные и грехом испорченные и Божественному гневу и смерти подверженные люди, спасаемся оною добровольною благодатию Божиею чрез Иисуса Христа и получаем оправдание и вечное блаженство ради Иисуса Христа, если верою принимаем Христа, как единственного нашего посредника и примирителя» (Ферман А. Реформатор Мартин Лютер. СПб., 1883. С. 90). Из этого основного положения вытекают все остальные тезисы учения евангелическо-лютеранской Церкви, как из своего первопринципа. Таким образом, Реформация никакой «новой» Церкви не создавала, но, как явствует из самого слова «реформация», пыталась лишь восстановить первоначальное учение, или принцип, апостольско-христианской Церкви.
Непосредственные причины, вызвавшие появление «Аугсбургского вероисповедания» находятся в области тогдашней европейской политики. Сама Реформация, столь славно начатая в первые годы после опубликования Лютером 95 тезисов, после его «великих реформационных обращений» к нации, к 1530 г., имея за спиной ужасный крестьянский бунт и еще более ужасное его усмирение, переживала, пожалуй, самые трудные времена. После того как к середине мая 1525 г. крестьянские толпы Мюнцера были разбиты, крестьяне, вслед за бесчеловечным наказанием, получили гнет еще худший прежнего. Поскольку же само восстание стало возможным во многом благодаря провозглашенной Лютером христианской свободе, «всеобщего священства» и т. д., неудивительно, что многие из бунтовщиков считали себя верными последователями Реформации. Поэтому реакция, наступившая после подавления восстания, не ограничилась наказанием непосредственных участников мятежа, но пошла еще дальше, считая подозрительным уже всякое реформационное стремление. «Крестьянская война 1525 г. не только не помогла тому сословию, которым была поднята, но и поселила в нации глубокую рознь, подавила великое реформационное движение и надолго парализовала политическое сознание» (Гейссер. История Реформации. СПб., 1882. С. 105).
В то время как в Германии происходил бессмысленный и беспощадный бунт восставших крестьян, немецкий император Карл V, наполовину испанец, верный приверженец римской церкви, в Мадриде принудил своего племянника, французского короля, побежденного им при Павии, подписать мир, который, по мнению Карла, должен был соответствовать этой победе. Мадридский мир, заключенный 14 января 1526 г., был столь нелеп в своих обязательствах со стороны Франции, которая должна была, в частности, отдать Карлу всю Бургундию, что клятва, данная французским королем Франциском I при подписании мира, не могла быть искренней. Лишь одна статья этого мира могла служить основанием для прочной совместной политики обоих государей. Это было соглашение действовать вместе, с одной стороны, против турок, а с другой - против «еретиков, покинувших лоно святой Церкви». «Принимая такой оборот, европейская политика вступила на один путь с реакцией, грозившей, благодаря ужасам крестьянской войны, делу немецкой Реформации. Действительно, первым возвещением императора по заключении Мадридского мира была декларация от 23 марта 1526 г., которая давала знать некоторым князьям империи, что против ереси в самом скором времени должны быть приняты решительные меры, что предварительно весьма полезен с о ю з к а т о л и к о в и что сам император вскоре намерен отправиться в Рим и оттуда взять это дело в свои руки» (Там же. С. 106).
Ослепленный победами Карл не сомневался в своих «союзниках», короле Франциске и папе Клименте VII, не ведая, что уже 22 мая (1526) они в Коньяке заключили союз против него самого. Таким образом, императорские инструкции, противившиеся всякой реформе немецкой церкви, были опережены событиями европейской политики, так что, когда в июне и июле 1526 г. на императорском сейме в Шпейере снова встал вопрос о преследовании еретиков, чины уже не могли оказать услугу тому самому папе, который замышлял войну против их императора. В результате такого двойственного положения определение шпейерского сейма постановило, что в делах, касающихся религии, каждый чин должен «так жить, править и поступать, как он полагает нужным, чтобы быть правым перед Богом и императорским величеством». Именно это постановление явилось основанием для развития самостоятельных церквей в отдельных землях Германии, и даже для последующего распадения Германии на независимые государства. Тем не менее разъединение Германской империи было уже совершившимся делом еще задолго до Реформации; оно было итогом многовекового развития, а отнюдь не следствием религиозных несогласий. Если бы германское государство не было уже в состоянии распадения, история немецкой Реформации в 1521-1526 гг. была бы совершенно иная. Тогда не был бы возможен Вормсский эдикт 1521 г., изданный совершенно вопреки духовному настрою немецкой нации, готовой тогда полностью рассчитаться с Римом, что, наверное бы и произошло, если бы страной не управлял монарх, столь чуждый по крови и по убеждениям идее немецкой церкви и немецкого государства. Тогда единство Германии действительно могло быть заложено «на более твердом и широком основании, чем это было в течение столетий» (с. 107).
Однако благоприятная минута 1521 г. была в Вормсе упущена, поэтому шпейерский сейм 1526 г. уже на законном политическом основании предоставил князьям, теснимым с одной стороны, имперскими рыцарями, а с другой - требованиями крестьян, возможность усилить свою территориальную власть. Таким образом, это усиление местной власти «было следствием не нового учения, но прежнего политического развития, оказавшего теперь решительное влияние на судьбу этого учения... С этих пор Германия более не меняет пути, каждое княжество решает реформационный вопрос по-своему. Но это не есть свободное индивидуальное развитие; каждая территориальная власть действует в свою пользу, употребляя при этом принудительные средства, между тем как в других государствах то или другое решение вопроса исходило из центра. Несомненно лишь то, что люди, надеявшиеся увидеть в сеймовом постановлении августа 1526 г. могилу нового учения, вполне обманулись; напротив, постановление это сделалось основанием дальнейшего его распространения. Саксония, Гессен, Ангальт, Франкония, Люнебург, Восточная Фрисландия, Шлезвиг-Гольштейн, Силезия и духовно-рыцарское государство Пруссия приняли реформу; к ним присоединились и важнейшие имперские города: Нюрнберг, Аугсбург, Ульм, Страсбург и др.» (с. 108). Двойственное решение шпейерского сейма 1526 г. не позволяло, с одной стороны, восстановить былое могущество старой церкви, а с другой - подняться протестантизму до нераздельного господства в Германии. «В высшей степени интересно наблюдать тот образ действия, - с изумлением говорит Гейссер, - которого держались при этом кризисе высшие носители средневекового церковного и императорского величия. Между тем как в Германии совесть всех, от высших до низших кругов, глубоко взволнована, император и папа не только совершенно чужды этим ощущениям, но даже отвергают простейшие указания своей естественной политики. Император не перестает искать непрочного "союза" с папой, отталкивая в то же время от себя своих естественных союзников, а папская политика упрямо отказывается видеть ту огромную помощь, которую доставил бы ей тесный союз с императором против "еретиков"... Такое соображение было необходимостью с средневековой католической точки зрения, в смысле всемирного положения папы, но Климент VII в то же время был Медичи, питомец фамильной политики своего дома, с давнего времени благоговевшего перед системою равновесия и всегда бросавшего свою гирьку на ту чашу весов, которая грозила сделаться слишком легкою. Их прекрасное княжество с его господствующим положением в системе государств полуострова не должно было подвергнуться ни немецкому, ни французскому гнету; и этому-то чисто политическому соображению, которое не имело ничего общего с интересами церкви, папа пожертвовал церковным единством» (с. 109).
Таким образом, опасаясь политического перевеса Карла V, Климент VII заключает с Франциском I Коньякский договор 22 мая 1526 г. «Я думаю, нет ни одного государя, -- писал раздосадованный Карл в октябре 1526 г. в послании к кардиналам, - который был бы предан римской церкви с большей ревностью, чем я. Поэтому очень несправедлив ко мне папа, из любви к которому я сделал так много, что даже не мало оттолкнул этим от себя князей империи. Если вследствие несогласия или дальнейшего замедления собора, христианство потерпит вред, я торжественно должен заявить, что меня в этом случае менее всего может коснуться какой-либо упрек». В ответ император получил объявление войны. И тогда произошло удивительное событие. «Войско, такое многочисленное, какого уже с незапамятных времен не видала Италия, появилось в первые месяцы 1527 г. на дороге к Риму. Рим был безоружен и при первом же приступе был взят немцами. Папа спасся в замок Ангела и там, вполне уверенный в скорой помощи от французов, отверг все требования неприятельских предводителей. Тогда эти последние разрешили грабеж, и вот испанские и немецкие ландскнехты накинулись на богатства церквей и дворцов. Немцы при этом издевались над римскими святынями и провозгласили папой... Лютера» (с. 110). Карл V завладел большей частью папских владений. Не помогло папе и неожиданное появление в начале 1528 г. французского войска, оплаченного английскими вспомогательными деньгами короля Генриха VIII. Тем не менее Карл V, вероятно, вообще рассматривающий эту войну как плод недоразумения, 29 июня 1529 г. заключил в Барселоне мир с папою. Согласно этому миру, папе были возвращены Церковная Область и Флоренция, которая против него возмутилась. «Сверх того ему было обещано, что теперь будут приняты решительные меры к искоренению ереси». В июле был подписан мир с Францией, которой Карл возвратил Бургундию. «Статья Мадридского мира против еретиков была возобновлена».
Таким образом, результатом примирения Карла с папой явилось возобновившееся примирение Церкви и государства, «но ценою того, чтобы был положен конец pestifero morbo haereticorum» (с. 112).
За три года, прошедшие с 1526 по 1529 г. со времени постановления шпейерского сейма, реформационное учение уже повсюду образовало самостоятельные земские церкви. Тем не менее трудно было представить, как будут лютеране сопротивляться грозному союзу императора, папы и французского короля. 21 февраля 1529 г. был собран имперский сейм в Шпейере. «План императора был изложен в особом мнении и состоял в следующем: эдикт должен быть восстановлен во всей его силе, позднейшие же решения, особенно решение 1526 г., должны считаться недействительными... Теперь впервые стало вероятным, что подобное предложение приобретет большинство; в 1523 г. шансов на это не было, в 1526 г. - очень мало, теперь же перемена была несомненна. Нейтральные князья, которые прежде старались примирить обе стороны, перешли теперь на сторону императора, и комиссия, согласно с мнением императора, предложила: «Кто до сих пор держался Вормсского эдикта, пусть делает то же и впредь. В тех владениях, где от него отступили, не должно делать никаких дальнейших нововведений и кому-либо возбранять отправление мессы» (с. 113). На самом деле, несмотря на весьма терпимый тон предложения, подлинный его смысл не вызывал никаких сомнений у сторонников Реформации. Большинство сейма сообщает об этом своем решении меньшинству, которое, которое, будучи с ним несогласно, 19 апреля 1529 г. подает протест, а 22 апреля составляет апелляцию, в которой утверждается, что в религиозных делах, имеющих дело с абсолютной истиной, не может быть решений принимаемых голосованием по большинству и меньшинству. Лишь решение по внушению собственной совести может иметь здесь место. Протестующие против постановления большинства, таким образом, требовали, чтобы осталось в силе прежнее постановление 1526 г., ибо иначе едва ли возможен мир. Протестанты не могут согласиться с восстановлением Вормсского эдикта 1521 г., так как этим они бы отрицали и осуждали свое собственное учение. И хотя во всем должном они готовы повиноваться императору, но это - такие вещи, «которые касаются славы Божией и спасения души каждого из нас, и в которых мы, по повелению Божию и по совести, прежде всего обязаны и должны повиноваться тому же Господу и Богу нашему», и император, как надеются подавшие протест, «милостиво извинит» это уклонение. «По чести, справедливости и праву» Шпейерское постановление 1526 г. может быть изменено не решением «большинства», но только единодушным решением, а такого решения здесь нет; но и независимо от этого, «в делах, затрагивающих славу Божию и спасение наших душ, каждый должен сам за себя стоять и отвечать перед Богом». Протестацию подписали: Иоганн Саксонский, Георг Бранденбургский, Эрнст Люнебургский, Филипп Гессенский, Вольфганг Ангальтский, затем 14 городов: Страсбург, Нюрнберг, Ульм, Констанц, Линдау, Мемминген, Кемптен, Нердлинген, Гейльбронн, Рейтлинген, С.-Галлен, Вейсенбург и Виндсгейм.
И в этот страшный момент для приверженцев реформы, когда император уже готовился двинуться с войском в Германию, обеспечив себе содействие папы и союз великих держав, неожиданно столица наследственных австрийских владений Карла оказалась в турецкой опасности. «Последний великий воинственный повелитель Османов, Сулейман, верно постигший основную мысль такого государственного организма, понимавший, что подобный народ мог сохранить здоровье лишь как живой военный лагерь, среди битв и побед, наводнил немецкие наследственные владения Карла V своим неизмеримым войском, насчитывающим 250 тысяч, разлившимся подобно целому переселению народов. Прежняя наклонность османства к воинственной пропаганде еще раз ожила в нем. Весь христианский мир должен был покориться мечу пророка, и минута казалась благоприятною; Церковь распалась вследствие глубокого внутреннего раздора, быстро приближавшемуся в это время к насильственному окончанию, а Монарх, земли которого прежде всего лежали на его пути, только что занес руку, чтобы нанести удар отщепенцам» (с. 115).
Весь Запад трепетал перед возможностью очутиться в руках восточных варваров. Лишь геройская защита Вены спасла от этой опасности. На это время в Германии не оказалось партий. «Как горячо осуждала партия реформы злоупотребления курии, когда та морочила мнимыми турецкими войнами! Теперь, когда это страшилище стало плотью и костьми, она, с самим Лютером во главе, также усердно взывала к общему сопротивлению, как и приверженцы императора, а между князьями, принесшими наибольшие жертвы, находились самые ревностные последователи нового учения, и впереди всех ландграф Филипп Гессенский... В те тревожные сентябрьские дни, когда турки, перейдя Дунай, обрушились на восточную часть наследственных владений императора, у него могли явиться серьезные сомнения, не следует ли ему забыть папу, церковь, еретиков и все, чтобы спасти свои земли» (с. 116). И вот все устроилось для Карла самым счастливым образом, почти без его содействия. Теперь Карлу оказывала сопротивление лишь горсть немецких князей и городом, опротестовавших решение сейма в Шпейере в апреле 1529 г. В Барселоне союзники условились сделать еще одну попытку обращения отщепенце и, в случае же, если бы она не удалась, они решились всеми средствами отомстить за «оскорбление, нанесенное Христу». Что было делать протестантам, если бы император привел свои угрозы в исполнение?.. Между тем как светские элементы среди протестантов не сомневались, что силу можно сломить только силой, теологическая глава партии, Мартин Лютер, твердо стоял на той точке зрения, что в духовных делах можно действовать только духовными средствами, что слово может быть упрочено только словом. «Властям, - говорил он еще 28 ноября 1529 г., - не должно противопоставлять силу, только исповедание истины; если они убедятся, хорошо; если же нет - ты оправдан и страдаешь за Господа. Лучше нам 10 раз умереть, чем иметь на совести, что наше Евангелие было причиной пролития крови или некоторого вреда, происшедших из-за нас». «По его средневековым воззрениям, - продолжает Гейссер, - вооруженное сопротивление императору все еще казалось ему мятежом, достойным наказания; лишь после тяжелой борьбы и вынужденный необходимостью, он отбросил уважение к императорской власти и долг подданнического повиновения... В политике, в этой борьбе реальных сил, взгляд теолога не может служить мерилом» (с. 117).
Между тем в среде сторонников Реформации возник серьезный раздор теологического характера, касающийся главным образом учения о Таинстве Причащения тела и крови Христовых. В результате этого спора протестантизм разъединился уже не только в вопросе о сопротивлении императорской реакции, его разделяло теперь и внутреннее, теологическое разногласие.
При таких обстоятельствах был собран в 1530 г. имперский сейм в Аугсбурге. Император Карл, повелитель мира и защитник церкви, въехал в Аугсбург с необыкновенной пышностью. Он первым делом призвал к себе протестующих князей Саксонского, Бранденбургского, Люнебургского и Гессенского и в довольно дружелюбной форме объявил им через своего брата, что лютеранской проповеди и отправлению новых форм богослужения должен быть положен конец, дальнейшее же сделается в свое время. «Единодушно и не менее положительно, чем он поставил свое требование, протестующие князья заявили, что не могут повиноваться, что это - дело совести, а в делах совести не имеет силы никакое императорское повеление. Ландграф Филипп тут же стал доказывать учение об оправдании местами из Августина и Нового Завета, но император, которому эта область была мало знакома, нетерпеливо и гневно прервал его и снова повторил свое приказание. Тогда маркграф Бранденбургский бросился перед ним на колени и воскликнул: "Скорее я сложу голову, чем отступлю от Божия слова". Глубоко пораженный, Карл с ужасом заметил ту пропасть, к которой этот путь мог его привести. "Любезный князь, - примирительным тоном ответил Карл, - голов не требуется"» (с. 121).
Не желая доводить дело до братоубийственной войны, Карл V потребовал от противоположных партий краткого изложения обоих учений. «В кругу протестантских князей этого давно ожидали и приготовились к этому со времени созвания сейма, и потому изложение разногласящих догматов было написано очень скоро и тотчас же (25 июня 1530 г.) представлено императору; позже оно было названо А у г с б у р г с к и м и с п о в е д а н и е м. В этом акте различие между новым и старым учением было развито так умеренно и беспристрастно, и защита первого проведена так тонко и искусно, как этого и можно было ожидать от человека, подобного Меланхтону. С противной стороны, из среды известнейших католических теологов, явившихся, как и протестантские, со своими князьями, последовала конфутация, т. е. возражение. Самого Лютера в Аугсбурге не было; как опальный, он не решился лично присутствовать там, где именно шел спор о действительности декрета об опале, но он был в Кобурге и отсюда вел со своими усердную переписку» (с. 121).