Организация, нанесшая земледелию наибольший из всех сдер­живавших его развитие вред, обязана быть рассмотрена в ярких лучах просвещения и убедительных доводов, которые заключа­ет в себе этот блистательный принцип. Разве могут сохранять­ся, на ваш взгляд, чудовищные привилегии перегонных овечь­их стад? Общество, Сеньор, проникнутое духом беспристраст­ности, который должен царить среди друзей блага Отечества, и свободное от острых страстей, какими исполнены были его замечания о Месте (курсив Ховельяноса. - В. С.), не будет за­щищать ее как наилучшее из общественных благ. Но не станет и осуждать как наихудшее из зол, а лишь скромно рассмотрит ее согласно исповедуемому им принципу.

Законы и привилегии этой организации, которые отмечены печатью монополии или исключительного покровительства, до­стойны справедливой критики. Однако никакой довод не смо­жет представить ее как недостойную столь же справедливой защиты и протекции, которую законы должны оказывать в рав­ной мере любому разумно ведущемуся, приносящему выгоду сельскохозяйственному делу.

Поистине величайшее восхищение вызывает стремление всех народов увеличивать и улучшать качество шерсти путями наиболее продуктивными, в то время как мы объявили войну [385] своей. Англичане получали превосходную тончайшую шерсть скрещивая овец высокой породы с такого же типа овцами, за купленными в Кастилии во времена Эдуарда IV, Генриха VIII и Елизаветы I. Голландцы, по установлении республики, так­же улучшали породы своих овец, приучая к своему климату тех, что вывезли из восточных владений. Швеция со времен знаме­нитой Кристины, потом Саксония и Пруссия извлекали при­быль, идя тем же путем, закупая овец в Испании, Англии и даже Аравии и приноравливая их к условиям своего холодного кли­мата. Екатерина II несколько лет тоже уделяла внимание этому делу, высоко вознаграждая разного рода почестями его испол­нителей, возложив руководство по его осуществлению на ака­демию Санкт-Петербурга. Наконец, Франция выделила крупные суммы на проведение работ по одомашниванию в своих стадах арабских овец и привезенных из Индии. А что же мы, кто также практиковал в другие времена скрещивание своих овец с доставленными из Англии и кто в результате сумел получить шерсть несравненного качества, превосходство которо­го послужило соперничеству между нациями, будем лишь вра­гами производству нашей шерсти?

Правда, что торговля ею - одна из статей дохода и что ино­странцы улучшают качество шерсти не только, чтобы торговать ею, но и развивать свое производство. Правда, что они покупают нашу шерсть с большей охотой, чем мы ее продаем, и все затем, чтобы вернуть ее нам в переработанном виде и получить в итоге с нас вместе со стоимостью нашей шерсти стоимость своего про­изводства по превращению ее в товар. Правда, стоимость этого производства превышает в четыре раза стоимость закупленного у нас сырья, согласно подсчетам дона Херонимо Устариса, и как раз в этом главный аргумент врагов овцеводства.

Но Общество не обезоружат столь сильные аргументы. Ибо что! До тех пор пока мы не можем, не умеем или не хо­тим быть промышленно развитыми, для нас будет оставаться это зло - выкупать вместе со стоимостью нашей шерсти стоимость ее иностранного промышленного производства, потреб­ление продукции которого неизбежно будет сохранять нашу бедность, невежество и бездеятельность? Ибо что! Когда смо­жем, сумеем или захотим заниматься производством, для нас будет зло иметь в большом количестве и по приемлемым ценам [386] самый распространенный материал для его развития? Ибо что! Если однажды у нас будет такое производство, обилие и высо­кое качество этого материала не обеспечит разве нам явное превосходство и не сделает до определенной степени менее основа­тельным и более зависимым от нас иностранное производство? Разве так должно ослеплять нас желание блага, чтобы прини­мать его как зло?

Но если удивит, что приведенные соображения недоста­точны для доказательства, что производство шерсти очень достойно, чтобы его защищали законы, то намного больше уди­вит стремление оправдывать ими несправедливые и непомерные привилегии Месты. Ничего нет более опасного в политике и морали, как бросаться в крайности. Защищать привилегии и монопольные права какой-либо отрасли хозяйства - значит сдерживать развитие или причинять вред остальным, ибо до­статочно ошибиться с направлением интереса к одному пред­мету, чтобы отдалить его от всех других. Разумеется, доход от производства шерсти большой и в любом смысле ценный. Но не будет ли он еще полезнее от производства зерновых, на ко­тором зиждутся сохранение и укрепление мощи Государства? Опять же, если перегонное овцеводство заслуживает привиле­гий, не будет ли более достойно таковых оседлое, которое, по­мимо того что подспорье земледелию, представляет собой бо­гатство бесконечно большее и более непосредственно удовлет­воряет общественному благу? Но рассмотрим эти привилегии в свете положительных принципов.

Законы, которыми запрещалось распахивать пастбища, бы­ли результатом ухищрений заинтересованных в существовании Месты лиц, и хотя перегонные стада в малой степени способст­вовали развитию земледелия и удовлетворению спроса первой необходимости, тем не менее недостаток мяса и нехватка удоб­рений стали предлогом для такого запрещения. Об этих зако­нах можно сказать то же самое, что и тех, которые запрещают огораживания: одни и другие нарушают право собственности, препятствуя собственнику как свободно распоряжаться землей, так и получать с нее в желательном для себя объеме продукцию. Когда хозяин намеревается запахать пастбище, он исходит из уверенности, что получит от земледелия больше выгоды, чем - стада. Следовательно, законы, которые ограничивают его [387] свободу, действуют не только против справедливости, но также - генеральной цели аграрного законодательства, которая не может быть другой, кроме извлечения максимально возможной прибыли собственниками.

То же самое в связи с этими законами можно утверждать и в отношении привилегий землевладения. Кроме нарушения права собственности и ограничения свободы хозяйствования, законы также лишают права свободно нанимать арендаторов. Этот выбор реально значим, поскольку землевладелец при оди­наковой плате может предпочесть одного арендатора другому по причине привязанности к нему и даже уважения. Удовлетво­рение этих чувств ценнее для исполненного духом социальной справедливости человека, который ставит моральное и пси­хологическое благо выше физического и материального. По­этому отнимать у землевладельца право такого выбора - зна­чит уменьшать самую дорогую часть его собственности.

Это противоречащее справедливости ущемление прав соб­ственности заметно среди овцеводов, еще заметнее - овцеводов и работников, и в высшей степени - когда право собст­венности оспаривается между овцеводами и землевладельцами. В этом случае речь идет о намеренном сокращении посева зер­новых, использовании земли под продукцию менее насущную и в целом менее почитаемую, что ставит землевладельца перед суровой альтернативой - заниматься овцеводством, не имея на то никакой предрасположенности, или ограничить выращива­ние земледельческих культур и все, что тому способствует.

Привилегия твердых цен, которая тоже несправедлива, антиэкономична и антиполитична по своей сути, еще боль­ше предстает таковой, если присовокупить ее ко всем другим, которые узурпировала Места. Запрет распахивать пастбища, преследующий единственную цель - иметь избыток кормов, должен был вызвать искажение цен на них. Привилегия землевладения имела те же последствия, поскольку исключала кон­куренцию арендаторов, одно из важнейших условий колебания цен. Что, таким образом, можно сказать о твердой арендной плате, кроме того, что она была установлена во избежание ре­гулирования в единственном случае - отсутствии привилегии землевладения, когда арендная плата могла бы прийти к свое­му равновесию, - в предположении, как правило, сохранения [388] ее в традиционном виде, а не подвергающейся изменениям под влиянием современных обстоятельств?

А что можно сказать о законах, в согласии с которыми цены на пастбища остаются неизменными в течение столетия? Разве это было чем-то другим, а не пагубным отношением к собствен­ности, стоимость которой не может регулироваться справед­ливо, но лишь в соответствии с ее продукцией? Почему долж­ны быть твердыми цены на пастбища, но колебаться на шерсть? И когда сложившаяся в торговле ситуация вызвала небывалый рост цен на шерсть, не было разве великой несправедливостью устанавливать твердые цены на пастбища?

То же самое можно сказать о договоренной стоимости (кур­сив Ховельяноса. - В. С.), столь легко дозволяемой нашими за­конами и всегда во вред справедливости. Ее действие также гу­бительно для собственности, поскольку, исключая конкурен­цию, сдерживает естественные колебания цен и, следовательно, их справедливый уровень, который устанавливается лишь в результате торга сторон. И если к этому добавить... экзотические термины, которые существуют только в словаре Месты и которые определяют собой многие другие ухищрения, нацеленные на занижение цен на пастбища и монопольное использование их владельцами перегонных стад, то очень трудно тогда решить, что больше должно удивлять. Легкость, с какой были обрете­ны ею столь абсурдные привилегии или беспрепятственность, с какой она ими пользовалась в продолжение двух веков и хо­чет пользоваться до сих пор?

Общество, Сеньор, никогда не сможет согласить эти приви­легии со своими принципами. Само существование этого овцеводческого совета, от имени которого он ими пользуется, явля­ется, с его точки зрения, оскорблением разуму и законам, а при­вилегия, дающая ему право на существование, - самая пагубная из всех. Без этого сообщества, которое сосредоточило в себе власть и богатство немногих, направленные против нужды и ли­шений большинства; способного противостоять представителям провинций и даже всего королевства; в продолжение двух веков уничтожавшего его усилия, напрасно тратившиеся им на поддержку земледелия и оседлого овцеводства, как могли бы сохраняться привилегии, столь непомерные и одиозные? Как могло бы стать суждением формальным и чудовищным, столь [389] оскорбительным власти вашего высочества и губительным делу общественного блага, решение отменить эти привилегии и по­кончить с обезлюдением пограничной провинции, упадком земледелия в наиболее плодородных из них, сокращением оседло­го овцеводства и, что более важно, - оскорблением священного права общинной и частной собственности?

Примите во внимание, ваше высочество, что создание Ко­ролевского стада стало следствием подчинения всех овцево­дов королевства законам и что объединение владельцев горных стад в сообщество не имело другой цели, кроме как пользовать­ся их благодетельной защитой. Спускаясь с Пиренеев, будучи принужденными искать зимой на равнинных землях пастби­ща и укрытия для своих стад, которые снегопады согнали с гор, они видели необходимость в объединении не в том, чтобы за­получить привилегии, а чтобы обеспечить себе ту защиту, ко­торую законы предоставили всем, но которую владельцы боль­ших стад на прибрежных территориях начали узурпировать.

Поскольку аграрная история представляет историю этих двух объединений овцеводов - горного и равнинного - как постоянную между ними войну, в которой всегда появлялись законы, предоставлявшие всегда свою защиту первым, как ме­нее защищенным и потому более в ней нуждающимся. Из такого понимания дела и возникла Места с ее привилегиями, а испол­ненное алчностью стремление пользоваться ими произвело ту знаменитую коалицию или чудовищную лигу, которая в 1556 г. объединила в один союз всех овцеводов, и горных, и равнинных. Это объединение, хотя и поставило в неравное и несправедли­вое отношение первых, которых всегда в нем было меньшинство, еще более несправедливым и гибельным было для общего бла­га, поскольку соединило богатство и влиятельность равнинных овцеводов с предприимчивостью и многочисленностью горных. В итоге образовался столь могущественный союз овцеводов, который путем софизмов и непреклонной настойчивости моно­полизировал не только пастбища королевства, но и превратил в них лучшие пахотные земли, разрушив оседлое овцеводство и нанеся громадный ущерб земледелию и крестьянству в целом.

Правильно, что было санкционировано и защищено зако­нами это сообщество овцеводов в те печальные времена, ког­да граждане вынуждены были объединяться, чтобы обеспечить [390] своей собственности защиту, которой не могли они ожидать ввиду недостатка законов. В ту пору объединение владельцев мелких стад против владельцев крупных было не чем иным, как выражением естественного права защиты, а юридическое утверждение этого права - актом провозглашения защиты справедливой и необходимой. Но когда законодательно было запрещено создание подобных сообществ, как противореча­щих общественному благу; когда законы повсюду пользуются уважением; когда нет уже индивидов, объединений и классов, не склонившихся перед их суверенной властью, - словом, ког­да разум и моления вопиют против одиозных привилегий, ко­торые ими утверждались, почему нужно еще терпеть это сооб­щество, не имеющее иной цели, кроме как лишь себе поставить на службу законы, которые защищают всех?

Достаточно, Сеньор, достаточно уже ярких лучей просвеще­ния и убедительных доводов для того, чтобы ваше высочество окончательно упразднило это столь могущественное сообщество, аннулировало его непомерные привилегии, отменило несправедливые распоряжения, покончило с его осуждаемыми при­теснениями. Пусть навечно исчезнет с глаз наших земледельцев это сообщество сеньоров и монахов, превратившихся в ското­промышленников и укрывающихся под сенью муниципальных властей. Пусть исчезнет вместе с ним эта тесно связанная меж­ду собой клика алькальдов, поручителей и посредников, гуртов­щиков и погонщиков, которые везде и всегда позорят свое имя. Пусть восторжествует свобода заниматься оседлым овцеводст­вом и земледелием. Пусть решительно возвратятся земледель­цам права собственности, фуэросы разума и справедливости.

Зло столь же явное, сколь всем известное, и Общество на­рушит исповедуемые им принципы, если не выразит вашему высочеству мнение, что настало время его исправить и что за­держка с этим будет столь же противоречить делу справедли­вости, сколь и сельского хозяйства. Пусть кочевое овцеводство пользуется себе во благо в равной и справедливой мере защи­той, которую законы должны оказывать всем видам производ­ства. Но оставьте заботам частного интереса свободно направ­лять активность на те цели, которые в сложившихся обстоя­тельствах на той или иной территории, в то или другое время ему представляются наиболее выгодными. В таком случае все [391] будет выстраиваться на принципах равенства и справедливо­сти, а следовательно - полезности, неотделимой от них.

В то время как шерсть будет стоить дорого, аренда пастбищ тоже станет дорогой, и овцеводы, без необходимости иметь одиозные привилегии, найдут для своих стад пастбища, поскольку их собственникам будет выгоднее иметь дело с овцеводами, а не земледельцами. Если же, наоборот, земледелие будет обе­щать большую выгоду и пастбища начнут распахиваться, а зна­чит, упадут в цене, то уменьшится и поголовье кочующих стад и, возможно, количество тонкорунной шерсти. Но получит разви­тие земледелие, оседлое овцеводство, увеличится сельское насе­ление. Все это с избытком возместит образовавшееся уменьше­ние доходности, и общественное богатство пополнится от того, от чего выиграет частный интерес. Не следует бояться потерять шерсть. Ее высокое качество и настоятельная потребность, ка­кую имеют в ней национальная и иностранная промышлен­ность, являются несомненным залогом ее дальнейшего произ­водства, тем более интереса к таковому землевладельцев, ибо если нехватка пастбищ побудит их поднять на них арендную плату, то нехватка стад вызовет в ответ повышение овцевода­ми цен на шерсть. В результате установится между земледелием и скотоводством то равновесие, которого требует обществен­ное благо и которое может быть изменено только посредством абсурдных законов и одиозных привилегий.

Одно лишь представляется Обществу достойным исключе­ния, если такое название применимо к обычаю, существовавшему еще до создания не только Месты, но и королевского ста­да, и даже устойчивого земледелия. Этим обычаем было поль­зование каньядас (курсив Ховельяноса. - В. С.) - прогонными дорогами, без которых погибло бы перегонное стадо. Сезонная миграция их многочисленных отар, повторяемая дважды в год, осенью и весной, на обширном пространстве, между горными цепями Леона и Эстремадуры, требует, чтобы дороги были сво­бодными и широкими. Это тем более важно, что в защитной си­стеме, которая предлагается нами, огораживания оставят от­крытыми только королевские дороги и ответвления от них, по­мимо общественных и частных, необходимых для земледелия.

Общество не оправдывает этот обычай, решая заодно во­прос, столь бурно обсуждаемый сторонниками Месты и ее [392] противниками: о необходимости такого перегона для полу­чения шерсти хорошего качества. Говоря в строгом соответствии с его принципами, данное обстоятельство недостаточ­но для предоставления привилегии, поскольку никакие част­ные интересы не могут оправдать отмену действующих во имя общего блага правил, не возместят потерь от льгот за пользо­вание каньядас (курсив Ховельяноса. - В. С.) ради получения качественной шерсти.

Но перегон был необходим для сохранения стад, поэтому прокладка и использование прогонных дорог были делом справедливым и законным. Такая необходимость настоятельна. Именно ею вызван этот перегон, и только ей обязана Испания большим и ценным доходом от шерсти, которым столь долго она славилась в истории.

Горные пастбища Леона и Астурии, зимой покрытые сне­гом, не смогли бы прокормить многочисленные стада, которые пасутся на них, изобильных летом свежими и сочными трава­ми. Точно так же жирные луга Эстремадуры, выжигаемые лет­ним зноем, не прокормят те громадные отары, которые прохо­дят по ним зимой. Попробуйте оставить одну только из этих отар на все лето в Эстремадуре или на всю зиму в горах Бабии, и они погибнут.

Столь различные пастбищные условия определили необхо­димость перегона стад, естественно и нечувствительно вошедшего в практику не для улучшения качества шерсти, но сохра­нения и увеличения поголовья овец. После нашествия сарацин испанцы, укрывавшиеся в горах, где сейчас пасется большая часть кочевых стад, спасли единственное богатство, благодаря которому удалось в той обстановке противоборства сохранить Государство, и по мере вытеснения мавров с равнинных земель перегоняли туда свои стада, увеличивая размеры своей собст­венности одновременно с расширением границ. Характерные для освобожденных территорий сезонные климатические раз­личия навели на мысль чередовать пастбища, в результате че­го появилась их комбинация - летние и зимние. Быть может, данным обстоятельством определялось даже направление Ре­конкисты, поскольку испанцы вторгались прежде в Эстремадуру, чем Гуадарраму. Так что, когда та плодородная территория добавилась к Леону, жара и сушь, характерные для него, стали [393] перемежаться со свежестью той, и перегон овец из равнин Эстремадуры в горы Бабии начал практиковаться в данных пределах раньше, чем земледелие. Таким образом, когда вновь стали заниматься им, возрождая на богатых землях, которые обраба­тывали в свое время готы, оно должно было найти уже усто­явшимся пользование каньядас (курсив Ховельяноса. - В. С.) и смириться с этим неугодным для него положением.

Неудивительно, что и кастильское законодательство, ввиду сложившегося положения дел оформлявшее порядок перегона овечьих отар, закрепило таковой - практику каньядас (курсив Ховельяноса. - В. С.), - или, говоря точнее, обычай, вызван­ный и установленный необходимостью и природой. Здесь оно следовало примеру народов более умудренных. В римских зако­нах, которые трактовали о подобном перегоне, также утверж­дались правила пользования каньядас. Цицерон сообщал, что в Италии была известна эта общественная повинность, извест­ная под названием овечьих улиц (курсив Ховельяноса. - В. С). О таковых оставил свидетельство также Марк Варрон, отмечав­ший, что отары перегонялись из Апулии в далеко отстоявшие от нее горы Самнитов для выпаса в летнее время. Он повест­вовал также о перегоне табунов лошадей; утверждал, что соб­ственное его стадо рунных овец выгонялось на лето в горы Реатино. Так что в той мере, в какой интерес повсюду стремился комбинировать климатические и сезонные условия, в такой же законы, призванные поощрять его, утверждали на этой комби­нации богатство Государств.

Но если другие народы знали практику перегона скота и признавали каньядас, то ни один из известных нам не знал и не устраивал конгрегацию пастухов, объединенную властью магистрата, которая повела бы затем войну с земледелием и стойловым овцеводством, разрушая их в силу оказываемого ей покровительства и предоставляемых привилегий. Ни один не позволял наслаждаться привилегиями, сомнительными по происхождению, произвольными в пользовании, пагубными с точки зрения целей, разрушительными для права собствен­ности. Не создавал во благо ей трибуналы, не рассылал их по­всюду, вооруженных чрезмерными полномочиями, но столь же сильных против слабых, сколь и слабых против сильных. Не узаконивал ее хунты, не санкционировал ее правила, не допускал [394] ее влияния, не противопоставлял ее выступавшим в защи­ту народа. Ни один... но достаточно уже Общество показало зло. Оценить степень его и исправить - компетенция ваше­го высочества.