ПРОТОПОПОВ: Правых постоянно кормили все

Содержание: Отношение к Государственной Думе. Поездка за границу, деятельность около событий конца февраля 1917 г. Обстоятельства назначения Протопопова министром внутренних дел. Первая встреча с государем в присутствии Алексеева. Травля Протопопова в связи с его предложением издавать газету. Посещение кружка Бадмаева. Первая встреча с Распутиным. Продовольственная разруха. Фактическое назначение Протопопова министром внутренних дел. Была ли у него политическая программа? Его отношение к Государственной Думе, к ответственному министерству, к правым партиям, к Распутину. О 87 ст. основных законов. О переговорах с Варбургом в Стокгольме. О доброте Николая II. Вопрос о расширении прав евреев. Протопопов о продовольственном деле, о прогрессивном движении, свободе религий. Жалобы на травлю. Субсидии Маркову 2-му и Союзу русского народа. О военно-промышленном комитете. О министерстве доверия. О контр-разведке и Манасевиче-Мануйлове. Сближение с Распутиным. Охрана Распутина. Курлов. События конца февраля. Действия по поводу надвигавшихся событий. О Стокгольмском совещании. Отношение к назначению и программе Штюрмера. Запросы губернаторам. Распоряжение об аресте рабочих групп. Пользование ст. 87. Переговоры об издании газеты. Разговоры с Распутиным. Адрес прогрессивного блока. Предполагавшийся роспуск Думы. Сведения полиции о нарастании движения. О Курлове, Бадмаеве, Распутине. Письмо Хабалова с запрещением совещания групп. Меры к поддержанию спокойствия. Конкретная картина свидания с Варбургом. Влияние на Протопопова со стороны Распутина, Вырубовой и Андроникова. Смещение Степанова. Отношение Протопопова к делу убийства Распутина. Записка Орлова. Разговоры с Александрой Федоровной. Грузинский съезд. Просьбы Протопопова об увольнении. О принадлежности Вырубовой и Распутина к одному дружескому кружку. Посещения Царского Села. Доклады государыне и государю, совместные собеседования с приближенными. Государыня - истинно консервативный человек. Признание Протопопова, что он не разбирался в настроениях Государственной Думы. Главнейшие реформы, намеченные Протопоповым. Отношение к Штюрмеру. Назначение 16-ти членов в Государственный Совет. О причинах ухода Макарова. 50 000 р., полученные от директора Соединенного Банка. Бурдуков, Манус, Рубинштейн.

Председатель. - Александр Дмитриевич Протопопов, вы перед лицом Чрезвычайной Следственной Комиссии, которая учреждена актом Временного Правительства для рассмотрения и расследования [141] преступных по должности деяний бывших должностных лиц: министров, главноуправляющих и прочих высших должностных лиц как гражданского, так военного и морского ведомств. Несколько позже вы будете допрошены судебным следователем, представителем следственной власти. В настоящем заседании вы имеете дать объяснение комиссии, которая заменяет, вследствие этого указа, 1-й департамент Государственного Совета. Так что дача объяснений Комиссии является не только вашим правом, но и вашей обязанностью...

Протопопов. - Слушаюсь.

Председатель... дабы Комиссия, выслушав ваше объяснение, имела суждение в дальнейшем о том-, надлежит ли открыть предварительное следствие по поводу тех действий, которые вам могут быть инкриминируемы.

Протопопов. - Слушаюсь.

Председатель. - Так что юридическая сторона вам ясна?

Протопопов. - Совершенно ясна.

Председатель. - Так благоволите теперь дать ваше показание. В интересах сохранения времени, я должен вам в нескольких словах очертить схему этого показания, объяснения, по каким вопросам ждет от вас Комиссия, но это - рамки в видах вашего удобства и в интересах сохранения времени. Нам, конечно, если вы будете иметь объяснить что-либо Комиссии, принадлежит право расширить рамки вашего объяснения.

Протопопов. - Слушаюсь.

Председатель. - Я бы сказал, что вам надлежит объяснить Комиссии о тех обстоятельствах, при которых вы были назначены на пост министра внутренних дел, прежде всего, руководствуясь, как канвой, историческим прохождением вами вашей деятельности. Значит, вы попутно должны дать объяснение о ваших собственных действиях потому основному моменту русской политической государственной жизни, которую вы знаете, и мы знаем, но также попутно вы должны рассказать Комиссии о тех отношениях, в которые вы становились с высшими должностными лицами старого порядка, по поводу важных моментов государственной жизни прошлого режима. В частности, вами должно быть освещено ваше отношение к Государственной Думе, ваша поездка за границу, и затем ваша деятельность около событий конца февраля настоящего года, который вам, по крайней мере в значительной мере, хорошо известен. Вот, значит, канва ваших объяснений, рамки. В этих пределах вам будут задаваться вопросы, на которые вы будете отвечать, но, повторяю, если вы имеете чем-нибудь дополнить объяснение Комиссии, вы должны это сделать.

Протопопов. - Слушаюсь.

Председатель. - Вот после этого вы приступите к вашим объяснениям. [142]

Протопопов. - Первый вопрос - каким образом я был назначен?

Председатель. - Да.

Протопопов. - Когда я вернулся из-за границы, то тогда я видел тогдашнего министра иностранных дел Сазонова, которому я рассказал все те замечательные происшествия, которые были с нами за границей: зачем я был оставлен, по просьбе Барка, в Лондоне, что заставило меня отстать от моих товарищей, па поводу русского займа. Затем я там же рассказал по поводу моей встречи в Стокгольме с г. Варбургом. Весь мой рассказ показался интересным Сазонову, и он сказал, что было бы важно все это подробно рассказать государю, и затем, когда он поехал в Ставку, он, должно быть, доложил государю. Приехав обратно из Ставки, Сазонов написал мне письмо о том, что государь желает меня видеть, числа он мне не назначил и рекомендовал мне обратиться к Нератову, к своему товарищу, которого он оставил вместо себя. В это время он уехал в Финляндию, оказалось, вместо него назначен Штюрмер. Через некоторое время Штюрмер мне сказал, что государь меня вызывает в Ставку. Государь был очень ласков со мною. У меня был довольно долгий разговор с государем, в течение дня три раза, и затем вечером, после обеда, он мне сказал: «А теперь мы поговорим». Я ему подробно говорил о еврейском вопросе...

Председатель. - Прежде, чем перейти к еврейскому вопросу, мне, и, вероятно, всей Комиссии хотелось бы, чтобы вы не скользили по поверхности; вы, конечно, знаете, какие вопросы нас интересуют: я просил бы вас остановить ваше внимание на этих основных вопросах. Вы говорите о мелких моментах, о переговорах со Штюрмером, что вы три раза говорили с государем, нам же интересны те обстоятельства и те влияния, которые вас привели к власти, будьте добры на это и опираться.

Протопопов. - Слушаюсь, я так и хотел. Так вот первая встреча была эта с государем. Вечером он был со мной очень ласков и сказал: «Мы успеем еще с вами поговорить».

Председатель. - Относительно еврейского вопроса?

Протопопов. - Да, потому что я его довольно широко поставил. Вот первая моя встреча с государем, при которой присутствовал Алексеев.

Председатель. - Простите, какой был повод для встречи с отрекшимся государем? Зачем вы были вызваны в Ставку?

Протопопов. - Я был вызван в Ставку для того, чтоб рассказать, как я был за границей, что там было замечательного. Я думаю, что о нашей поездке писали послы. Вероятно, это и послужило поводом, по крайней мере это было сказано в письме Сазоновым, который писал, что государь желает меня видеть, срока не назначил, а о сроке надо спросить у Нератова. [143]

Председатель. - Значит, вам указал на желание видеть вас в Ставке бывший министр, т.-е. тогда настоящий министр иностранных дел Сазонов?

Протопопов. - Да, у меня письмо есть, вероятно, оно цело, я много раз снимал копию с него, потому что оно мне было нужно, ибо меня сопровождала тяжелая атмосфера травли, которая началась с того, что мне хотелось издавать газету, и это - газета, которая первая заставила поднять против меня большую травлю, какой до этого я никогда не испытывал. Если я не обратил внимания на эту травлю, то только потому, что я был глубоко убежден, что дело это-дело хорошее.

Председатель. - То, что вы называете травлей, и ваша история о предположении издавать газету, это частные эпизоды, к которым мы вернемся впоследствии, а пока благоволите остаться в рамках общих, основных.

Протопопов. - После того, как я видел государя, он меня спросил, куда я еду, я сказал, что еду в Петроград, на том основании, что дела, которые без меня оставались здесь, а именно текстильный комитет, который я основал для снабжения одеждой армии, должны были притти в плохое состояние и, правда, пришли в состояние неладное. Тогда он говорит насчет одежды для армии: «Вероятно, это шло у вас хорошо, потому что я много слышал об этом». Я говорю: «Не хорошо, а было выработано 160 000 кв. арш. на одежду для армии». Потом я приехал в Петроград и пробыл недели полторы - две, я не помню точно, сколько времени, а потом на короткий срок поехал к себе в деревню; затем из деревни я приехал обратно в Петроград и уже дорогой получил телеграмму о том, что мне предлагают пост министра. Я думал, что пост министра торговли и промышленности, и был этим очень счастлив, но оказалось, что не министром торговли, а министром внутренних дел. Когда я сюда приехал, здесь я слышал об этом еще и еще раз. Слышал я у доктора Бадмаева. Есть такой доктор Бадмаев, у которого я лечился очень давно и, между прочим, я там видел несколько раз, может-быть, двенадцать или пятнадцать, Распутина. Я знал, что этот кружок осведомлен о предположениях, которые имеются, и, действительно, через некоторое время...

Председатель. - Почему вы знали, что этот кружок осведомлен?

Протопопов. - Потому что я на Распутина смотрел всегда, как на одного из влиятельных челядинцев...

Председатель. - Как?

Протопопов. - Челядинцев. Такие были: люди, как, например, долго служившие при императоре Александре II, такие есть при дворе лица, которые являются влиятельными. Конечно, для меня не представляло секрета, что Распутин бывает часто при дворе и в курсе всего того, что там делается. А потом, когда я был [144] министром внутренних дел, когда я видел его, я так себе и объяснял его влияние. Во-первых, это был не вполне нормальный но моему мнению человек, который, действительно, пользовался свойством особого взгляда; он мог на некоторых, в особенности женщин, влиять гипнотически, на маленьких тоже детей. Я лично, когда был назначен...

Председатель. - Вы опять скользите по поверхности. Ваши объяснения очень интересны, но после того, как вы изложите факты. Вы скользнули по поверхности ваших отношений к кружку Бадмаева. Вы вскользь упомянули, что вы у него лечились, вы, действительно, давно у него лечились, но вы его посещали не для лечения только.

Протопопов. - И для лечения.

Председатель. - Лечение нас не интересует, нас интересуют факты, касающиеся ваших отношений к кружку Бадмаева, и, значит, вопрос о назначении вашем министром внутренних дел, между прочим в этой связи.

Протопопов. - Я затрудняюсь указать факты, я фактов никаких не могу привести. Я видел там только несколько раз Распутина, раза четыре или пять встречался с ним там, но собственно Штюрмер уверял меня в том, что он меня предложил; но я впоследствии не доверял этому, потому что государь мне сказал, что я его личный выбор. Это он мне буквально сказал: «Вы мой личный выбор», это его слова. Даже на указе, который был, было написано: «Дай бог в добрый час». Он особенно подчеркивал, что он меня хотел на этом месте. Теперь - хлопотал ли обо мне Распутин? Вероятно да, потому что он меня всегда в лицо хвалил, а, во-вторых, я к нему относился так - вся та мерзость, что была там, весь тот вред, который этот человек сделал, я не мог приписывать лично ему. Это - паршивый кружок, который его окружал, безобразных, безнравственных людей, которые искали личных выгод, которые проталкивали через него грязные дела. Это мне казалось ужасным. Я ничего подобного не делал. Моя цель была ликвидировать, чтобы не было скандала, пьянства, чтобы кутежей было меньше и, если хотите, это было до известной степени достигнуто. Он мне сказал, что я из тех людей, которых должны слушать. Я должен сказать, что и Бадмаев просил Распутина бросить пьянство. Он никогда его не угощал; может быть какая-нибудь мадера стояла на столе, но никаких толканий по этому пути не было. Я начал с того, что я был против него в 3-й Государственной Думе. Когда я его увидел? Первый раз я увидел его, когда был болен и шесть месяцев лежал больной у Бадмаева на Спасской, не мог встать с постели. Бадмаев привел ко мне Распутина. Я был сильно удивлен видеть этого человека. Я его представлял себе другим, с мягкими манерами. Я сам уроженец Нижегородской губ., и он мне напомнил нижегородского [145] старообрядческого начетчика. Потом, смотрю, неглупый человек, но не в полном рассудке, с серыми проницательными глазами.

Председатель. - Может быть, сделать маленький перерыв?

Протопопов. - Нет, пожалуйста, будем продолжать. Как прикажете дальше итти, что вам угодно знать?

Председатель. - Как вам угодно.

Протопопов. - Если перейти к тому, что я хотел сделать,, это можно говорить?

Председатель. - Да, конечно.

Протопопов. - Когда я приехал первый раз к государю, то я действительно ему доложил, что опытности в этих делах не имею; он сказал мне, что он желает, чтобы я этим делом занимался, он верит, что я буду чисто и честно исполнять это дело. Я говорю, что, конечно, я сделаю все, чтобы это было честно и чисто. Почему? Потому, что действительно сору в избе было очень много. Тогда я себе не отдавал отчета, до какой степени это министерство в итоге не Министерство Внутренних Дел. Оно совершенно поставлено так, что там внутренней политики нельзя, делать, ибо нельзя делать политику, ничего не давая. Основа русская - это есть земства, что я мог сделать для земства? Ровно ничего. Земство, со всеми своими денежными средствами, отошло к Министерству Земледелия, это прежде всего. Первое, что меня поразило, это - продовольственная разруха. Это было гораздо доступнее моему пониманию, моей подготовке. Я чувствовал, что в этом деле могу принести пользу. Я видел, что было полное убийство частной инициативы, об этом я говорил, когда единственный раз был в Государственной Думе, что никак нельзя гений целого народа, который слагается из частного почина, взять и поставить в рамки казенной чиновничьей указки. Я считал вредными твердые цены, ибо твердые цены не прибавляют количества товаров, которые нужны были в России. Я утверждаю, что это можно было сделать так, как я говорил в Государственной Думе. У меня был план тот, который потом Риттих стал выполнять: разверстки нужного количества; на армию нужно было 480.000 пуд., потом это значительно возросло, затем были некоторые запасы на потребности губернии, тогда и я бы предложил твердые цены снять и открыть свободную торговлю; это был у меня план, который я хотел провести, потом мне хотелось провести это через земства, иначе сделать нельзя, но не через Земский Союз, как таковой, а земство, как таковое. Земский Союз и Союз Городской, мне казалось, меня часто называли врагом общественного - я крепко против этого протестую. Это есть глубокое недоразумение. Вся моя жизнь показала это...

Председатель. - Мы сделаем маленький перерыв. [146]

Председатель. - Александр Дмитриевич Протопопов, нам бы хотелось в интересах истины, не стесняя вас и предоставляя вам полную свободу, тем не менее ввести в некоторые рамки ваше объяснение. Такими рамками могли бы быть ваши ответы на такие вопросы: кем фактически и при каких обстоятельствах вы были назначены на пост министра внутренних дел и какие при этом вам были поставлены задачи, какова была ваша политическая программа, затем, каково было ваше, в качестве министра внутренних дел, отношение к Государственной Думе, к вопросу о министерстве доверия или об ответственном министерстве, который интересовал в то время страну? Каково было ваше отношение к левым и правым партиям и, в частности, каково фактически ваше отношение к Распутину, к кругу Распутина, к кружку Бадмаева? В пределах этих вопросов нам бы хотелось знать, каково было ваше отношение к факту замены Штюрмером министра иностранных дел Сазонова, т.-е. передача портфеля Штюрмеру; портфель министра иностранных дел был тогда в руках Сазонова и в частности ваши отношения к 87-й статье основных законов. Затем нам хотелось бы иметь краткие сведения о вашей поездке за Гранину и о переговорах, которые вы вели в Стокгольме с Варбургом. с представителем Германии, во всяком случае с тем человеком, который говорил с вами от лица Германии. Затем нам интересно знать, каково ваше отношение и ваши действия в отношении последних февральских событий, которые привели к падению старого режима. Вы совершенно свободны в ваших сообщениях, но в интересах истины я бы просил держаться этого порядка.

Протопопов. - Если бы вы мне позволили записать.

Председатель. - Вам будут даны карандаш и бумага.

Протопопов. - Тогда я запишу.

Председатель. - Если хотите, я вам еще раз прочту. Господа, я думаю, что будет полезно это, если даже мы на это потратим три минуты.

Протопопов. - Я очень плохо вижу.

Председатель. - У вас пенснэ в камере, можно принести.

Протопопов. - Это далеко, - ничего, я так постараюсь.

Председатель. - Так первый вопрос: когда фактически и при каких фактических обстоятельствах (нам бы хотелось знать объективную сторону) вы получили портфель министра внутренних дел.

Протопопов. - Когда фактически и при каких обстоятельствах... (пишет).

Председатель. - Вторым вопросом мы поставили вопрос о том, какие задачи были вам поставлены. [147]

Протопопов. - Какие задачи, задачи мне поставлены... (пишет).

Председатель. - Какие задачи вы сами себе ставили, т.-е. какова была ваша политическая программа.

Протопопов. - Так, слушаюсь.

Председатель. - Сюда может войти вопрос и по продовольствию, но не с его технической стороны, а с его политической стороны.

Протопопов. - Это ужасно, я прошу меня извинить - у меня голова скверная, работает она плохо.

Председатель. - Это поможет вам ориентироваться. В частности, каково было ваше отношение в Государственной Думе к вопросу о министерстве доверия и об ответственном министерстве.

Протопопов. - К вопросу об ответственном министерстве (пишет).

Председатель. - К 87-й ст., я говорю потому, что вы понимаете меня, я бы должен сказать к вопросу о применении этой ст. 87-й.

Протопопов. - К ст. 87-й (пишет).

Председатель. - Затем к факту замены Штюрмером министра иностранных дел Сазонова, затем к вопросу об общественных организациях и их деятельности, каково было ваше отношение к левым и правым партиям. Здесь я просил бы вас включить вопрос о субсидиях.

Протопопов. - Слушаюсь.

Председатель. - Затем, каково было ваше отношение к кружку Распутина и Бадмаева.

Протопопов. - Как к кружку? Это не есть кружок.

Председатель. - Вы мою мысль понимаете, тогда вы скажете.

Протопопов. - Они разные.

Председатель. - Это вопрос другой. Вы великолепно понимаете, что вас спрашивают о кружке Распутина и Бадмаева. Затем, нам нужно с некоторых точек зрения, которые вы понимаете, знать о вашей поездке за границу в отношении тех переговоров, которые вы вели.

Протопопов. - Я не вел переговоров.

Председатель. - Той беседы, которую вы вели в Стокгольме с Варбургом.

Протопопов. - Беседе... (записывает).

Председатель. - Затем, каково было ваше участие в событиях в конце февраля и начале марта в Петрограде. Передавая нам все это, вы попутно коснетесь фактов, касающихся деятельности высших должностных лиц старого режима, министров, главноуправляющих и прочих лиц, как гражданского, так и военного [148] ведомств, которых, согласно акту Временного Правительства от 4 и 11 марта, мы должны коснуться...

Протопопов. - «Кем и при каких обстоятельствах я был назначен»? Это я вам уже доложил. Этого недостаточно?

Председатель. - Как вы хотите.

Протопопов. - Я думаю, что это именно исчерпывающая вещь, потому что собственно никого не просил за меня хлопотать никогда, я ни к кому не обращался с такою просьбою и еще более кого-либо этим утруждал. Я думал, что могу быть назначен министром торговли потому, что об этом неоднократно говорил государь, и я знаю, про меня государю говорил Сазонов и М. В. Родзянко и затем говорил Шуваев. Он мне сам это передавал. Затем, после моей поездки, Барк передавал, что в разговоре государь лестно отзывался. Затем Бенкендорф, посол в Лондоне, говорил, что он про меня писал, так что я поэтому и сделался известным государю. Тем более это было интересно, что тогда нами был затронут политический вопрос, именно о равноправии народностей, и, так как он большой защитник равноправия народностей...

Председатель. - Кто?

Протопопов. - Бенкендорф, лондонский посол. Мы были большими защитниками равноправия. Я спросил его: «Можно ли сослаться на вас?» Потому что понимал, насколько трудно трогать этот вопрос. Он говорит: «Можете. Je suis un homme brule». Собственно, дело было так. Я сидел дома, звонит Штюрмер и говорит: «Вам предлагают такой-то портфель». Я говорю: «Позвольте...». «Я вам предлагаю». - «Как?» - «Я просил государя, и вас назначили». - Я говорю: «Я буду думать». - «Нет,- говорит, - нужно немедленно телеграфировать, государь ждет ответа». Тогда я говорю (у меня действительно в эту минуту было дурное чувство в душе, потому что это мне польстило) «Хорошо, попробую». Под влиянием чего я это сказал, я не знаю. Вы можете сказать: вы дела не знаете. Я шел все-таки с определенной целью в душе сделать доброе. Я верил в то, что я сделаю доброе. Я не понимал, как это трудно и как легко напротив сделать зло. И вот, таким образом, я попал. После этого я был вызван, при чем вызвал меня государь. Я хотел посмотреть, из чего состоит это Министерство. Но оно такое нескладное, оно такое неладное мне досталось, что, действительно, его никак в голову было не положить, как одно целое и стройное. Когда-то это была мощная вещь, теперь вещь немощная, ибо нельзя сделать ничего, если не делать, не творить. А в Министерстве необыкновенно трудно что-нибудь сделать, трудно в смысле внутренней политики, ибо там департамент полиции, собственно говоря, это есть осведомительная часть, которая очень подробно дает вам политические справки. Но ведь это не есть политика. Я видел движение, которое подымалось [149] кверху, я его боялся: думал, вот захлестнет, и будет большая беда. Кроме того, я стал любить государя. Он такой добрый, ласковый, так доверчиво ко мне относился, что мне казалось невозможным, чтобы теперь произошел сильный переворот. Я думал, что это будет во вред и государству, и во вред тому самому человеку, которого я стал любить. Хороший человек, добрый, и он охотно шел на всякого рода доброе, например, помилование кого-нибудь, это было моментально. С еврейским вопросом он согласился очень легко, как только я стал на точку зрения Государственной Думы, и все, что я сделал в этом вопросе, это было сделано с его ведома. Циркуляр мой в Москве, который значительно расширял право жительства евреев, при чем давал права тем, которые фактически живут, этот циркуляр, чтобы там их не трогать - был издан с ведома государя. Гораздо более широкие рамки разработаны уже в департаменте общих дел у вице-директора Путилова, и, если бы мне удалось провести, я сделал бы кое-что доброе. И государь шел легко, боялся только того, что не время. Я говорил: «Время, всегда время». - «Нет, теперь война, и есть известного рода антисемитизм, который развился в войсках, так что лучше моего имени не впутывайте». Вот, собственно, как дело делалось. Но через Совет Министров я надеялся провести те пять пунктов, которые совершенно готовые лежат в департаменте. Эти пункты очень расширяли права евреев. В итоге это было бы сделано, потому что, вероятно, я бы собрал большинство голосов в Совете с этой штукой. Но моя работа затянулась еще тем, что вышло крупное недоразумение. Дорошевич, который был у меня, сказал: «Вас гонят в правый угол». Я сказал: «Идет, меня не загонишь, я даю честное слово». - «Вас гонят и загонят. Всегда так в России у нас делается». Я тогда был ужасно самоуверенным и сказал: «Нет, не загонят».

Теперь какие задачи мне были поставлены? Никаких мне никто задач не давал. Мне говорили; «А что вы думаете по этому вопросу или по этому?» Так было, но задач никаких не давали.

Какая была моя программа? Программа моя была такая. Я думал, что во время войны весьма важно довести войну до конца, при чем так, чтобы к концу войны можно было бы дать другой строй, чем тот, который был. Я думал дать ответственное министерство к концу войны, это я думал, а пока я бы ограничился другим: судебного ответственностью по вотуму Думы министров перед Сенатом или Особым Присутствием Сената. Эти мысли были мною изложены, и я даже дал их члену Думы М. А. Караулову, который был у меня, и только просил не говорить, что это от меня, ибо эта мысль была передана государю, им одобрена, и он находил ее приемлемой, но только потом сказал, что нужно ее юридически хорошенько разработать. Потом вышел перерыв. [150] Месяца полтора, или почти полтора, я не работал, я заболел действительно.

Теперь, какие задачи я себе ставил? Во-первых, продовольственное дело. Это было в первую голову, а потом стояло на очереди и прогрессивное движение. Очевидно, удержать это движение можно до известной степени, но движения, стоя на месте, не удержишь, поэтому я понимал нужду, необходимость движения, и я клал его в следующих вопросах: в еврейском вопросе, в религиозных вопросах, в свободе религии. Вот почему духовный департамент был мною перевернут вверх дном. Мне казалось невозможным оставить то положение, которое есть. Вот почему Шептицкий переехал в Ярославль. Но все это делалось урывками, так нескладно, так скверно работалось, что для меня было это сущее мучение, это была не жизнь, а каторга. Затем я стал с самим собою в контры, я стал с своею душою в контры. Так вышло все ужасно, что нельзя представить, что может быть неудачнее. Риттих как-то мне сказал: «Вам рок смотрит в глаза, берегитесь его». Быть может, есть и правда. Действительно, я могу сказать, все складывается не так, как я хотел, когда я был в Думе. Значит вот те задачи, которые я себе ставил. Я скажу следующее: зла я никогда не хотел, напротив, я хотел быть доступным, и, думаю, я им был. Я был доступен каждому горю до такой степени, что даже об этом может мой штаб-офицер сказать. Ко мне люди подходили на улице, и я их сажал в автомобиль для того, чтобы они могли сказать, что им нужно. Я не опасался тех осложнений, которые могли быть, хотя я чувствовал, что я объект, но я не хотел быть их причиною, а может быть стал ею. Но весь ужас, корень моих бедствий, я вижу в этой газете. Я хотел ее издавать. Для меня это казалось хорошим начинанием, а вышло бог знает что. На меня начали лить помои без конца. Когда я просился уйти, а я три раза просился уйти, последний раз я сказал государю, что не могу быть полезным, потому что я слишком заплеванный человек. Правда, я сначала относился крайне хладнокровно, я думал, как можно заплевать? У всякого человека есть известные недочеты, недомыслия. За мной грязи, подлости нет. Я никогда чужого не брал, злого не желал и не хотел верить, что можно при этик условиях заплевать, а оказалось, можно действительно заплевать и уничтожить.

Затем мое отношение к Государственной Думе. Я прямо думаю, что это недоразумение. Сначала я не понимал. Федор Измайлович, вы меня знаете давно, я не лгу, я положительно не понимал, откуда взялась та атмосфера, которая меня окружила, такая ужасная атмосфера. Мне говорили, что Волконский высмеивал меня в Думе. Передавал смешным образом то, что я в частном совещании просил быть не товарищем министра, а товарищем. Может быть, это было и не так. Моя задача, которую я ставил [151] себе, это возможное расширение земств. Оно сделано. Тобольское земство внесено. Потом земство в Прибалтийском крае должно было разрабатываться, я об этом просил Анциферова. Затем, я предполагал сделать выкуп немецких земель на тех же основаниях, как в 1864 году. Я думал дать возможно больше, в Думу попали маленькие кусочки, одна треть вместо половины. Затем относительно должностных лиц, это в виду продовольствия. Я хотел опереться на большое число должностных лиц разрешением избирать одну десятую полного ценза, хотя бы не из состава гласных. Это было внесено. Потом тобольское земство внесено туда же. Затем волостное земство, и вообще я земство ставил на первую очередь. К Государственной Думе я относился совершенно спокойно и думал: кричат на меня, но это пройдет, какой вздор! И вдруг я вижу какой-то барьер. Первый раз я приехал в бюджетную комиссию в мундире. Мне это поставили в упрек. Мне нужно было быть на представлении и ехать в час, а тут какой-то господин давал долгие объяснения, и мне оставалось говорить 25 минут. А приехал, повторяю, в мундире потому, что надо было ехать в Царское. Но я плохого не чувствовал после этой речи, а потом это как-то разрослось. Потом я просил М. В. Родзянко устроить у себя на квартире свидание, и тут ко мне почувствовали уже большую вражду. Это не нужно? Простите я плохо думаю. . .

Председатель. - Нет, нет, пожалуйста.

Протопопов. - Как прикажете.

Председатель. - Может быть вам легче будет отвечать на вопросы.

Протопопов. - Я очень плохо думаю. Я искренно говорю, я плохо соображаю, у меня скверно работает голова.

Председатель. - Вы говорите, что к Государственной Думе относились спокойно?

Протопопов. - Совершенно.

Председатель. - Когда вы говорите это, то некоторую психологию вашего отношения вы утверждаете. Нам бы хотелось услышать ваш ответ на вопрос, каково было ваше отношение к факту существования и работы Государственной Думы во время войны.

Протопопов. - Ах, во время войны.

Председатель. - То-есть в то время, когда вы были министром, как вы относились к возможности и желательности править страной без Государственной Думы?

Протопопов. - Без Государственной Думы, я думал, править нельзя, когда я был там. Все переменилось, когда я был назначен министром: ко мне относились неладно, как к министру, я был для них не министр, на меня смотрели очень косо, и, естественно, я думал, что найду опору в Думе. И вот накануне того, как я в первый раз пришел туда (министры устроили так), мне сказали, что Пуришкевич будет говорить против меня речь, сообщили ее содержание [152] и думали, что мне легко будет отвечать, когда у меня эта речь была записана.

Председатель. - Кто вам сказал содержание речи?

Протопопов. - Положительно не помню. Вероятно, либо Крупенский, либо Ознобишин, я не помню кто.

Председатель. - Или Марков 2-й?

Протопопов. - Маркова 2-го я тогда не видел.

Председатель. - А когда вы начали видеть Маркова 2-го?

Протопопов. - Приблизительно в январе. Я его видел раза четыре, кажется.

Председатель. - То-есть, что вы называете видели? Вы его видели в Думе?

Протопопов. - Нет, нет. Он был у меня.

Председатель. - Я понимаю в том смысле, что между вами и им установились некоторые вне думские отношения. А отношения между вами и Крупенским?

Протопопов. - Ох, это с детства. Я с ним был в кавалерийском училище.

Председатель. - Но когда установились ваши встречи с Крупенским в связи с делами Государственной Думы, в бытность вашу министром внутренних дел?

Протопопов. - У меня почти их не было. Он бегал ко мне, и я к нему ездил. Он быстрый человек, всегда больше всех знает. У меня особых дел не было с ним, кроме этой знаменитой записки абриса речи, декларации.

Председатель. - Чьей речи?

Протопопов. - Декларации Думы, которую я передал Штюрмеру в руки.

Председатель. - Когда это было?

Протопопов. - Это было вначале.

Соколов. - Перед 1-м ноября?

Протопопов. - Да, кажется. Он сказал, - вот в чем будет заключаться декларация. Я говорю, - тогда я дам Штюрмеру. Ну хорошо, - говорит, - только ты мне верни. Я так и сделал. Дал Штюрмеру, а затем, я не знаю, каким образом вышло, что это сделалось известным в Думе.

Председатель. - Вы немножко уклонились в сторону. Позвольте задать вопрос: Крупенский и Марков 2-й получали деньги за это осведомление?

Протопопов. - Крупенскому ни одной копейки не давал, нет.

Председатель. - А Маркову 2-му?

Протопопов. - Да, я ему давал и вот почему. Совершенно не свойственно мне, так сказать, быть крайним правым, следовательно совершенно является необъяснимым, каким образом я на эту патриотическую организацию мог отпускать деньги. Это случилось вот почему. Во-первых, их, правых, постоянно кормили все. [153]

Следовательно, если бы я не подкармливал эти учреждения монархические, то это составило бы исключение из правила, а в былое время, когда я видел, что монархический принцип падает ужасно, мне казалось, нельзя сделать иначе, как дать эти деньги, - вот почему.

Председатель. - Сколько вы платили Маркову 2-му?

Протопопов. - Я думаю, за все время всего тысяч сорок.

Председатель. - За все время вашего министерства. Были определены эти передачи?

Протопопов. - Я не хотел определять, потому что у него был очень большой вкус - l'appetit vient en mangeant, а у меня, наоборот, вышло, что подтвердит директор департамента полиции, что в последний раз, когда ему передавал деньги, я усомнился в необходимости передачи этой денежной субсидии.

Председатель. - А когда этот последний раз был?

Протопопов. - В начале февраля, вероятно.

Председатель. - Сколько было в последний раз передано?

Протопопов. - Тысяч десять.

Родичев. - После того как он обругал Родзянко, сколько вы ему дали?

Протопопов. - Я ему за это не дал. Я не так был сердит на Родзянко. Мне очень грустно...

Председатель. - Просто последовательность объективная?

Родичев. - Вы не прекратили уже после этого выдачи?

Протопопов. - Нет.

Родичев. - Сколько после этого?

Протопопов. - Не помню, но не прекратил.

Председатель. - Вы говорите, что значит его аппетит разыгрывался, аппетит приходил по мере того, как он получал. Что же, конкретно скажите, он просил у вас большое количество денег?

Протопопов. - Он говорил: «что даете пустяки». Я ссылался на то, что денег нет. Нужно сказать, что я только теперь, раздумывая, вижу, как многого я не знал в этом ведомстве. Да оно и понятно, потому что фактически им я не мог управлять, и потом все приключения... Ведь не было дня, чтобы не было приключения, чтобы не было какого-нибудь толчка, странного толчка, как, например, запрос дворянства по поводу Варбурга. Все складывалось так ужасно, ведь это выбивало меня. Я не мог внимательно и последовательно работать.

Председатель. - Давайте совершенно спокойно выясним эти вопросы, сюда относящиеся. Вы говорите, что Марков 2-й говорил, что ему этого мало. Сколько же ему полагалось в месяц.

Протопопов. - Не то, чтобы я сказал в месяц. Ну, в месяц 10 -15 тысяч.

Председатель. - Десять - пятнадцать тысяч в месяц?

Протопопов. - Может быть, и двадцать тысяч. [154]

Председатель. - А он требовал больше?

Протопопов. - Он говорил: помилуйте, две с половиной тысячи стоит бюро.

Председатель. - Какое бюро?

Протопопов. - Отдел Союза русского народа.

Председатель. - Так что ему нужно было больше. Скажите, он давал вам отчет в этих деньгах?

Протопопов. - Нет, никогда. Тут случилось еще одно обстоятельство. Тут не один Марков был, тут целая группа лиц, которые были заинтересованы в том, чтобы субсидии шли.

Председатель. - А именно?

Протопопов. - Все правые группы.

Председатель. - Ну, назовите некоторых из них.

Протопопов. - Возьмите из Государственного Совета, есть лица, которые заинтересованы были очень.

Председатель. - Кто?

Протопопов. - Я сказал бы, почтенный Римский-Корсаков.

Председатель. - Ну, еще.

Протопопов. - Я ему лично не платил, но он был заинтересован.

Председатель. - Вы говорите, что был заинтересован в этих получках?

Протопопов. - Нет, нет извините. Я этого не говорю, что он получал деньги, он не получал. Я давал, Маркову, собственно, не я лично, но все равно давал Маркову деньги, а затем Римский-Корсаков, я не знаю, чтобы он тут был заинтересован, но он говорил мне, что это необходимо, тут и газету он примешивал.

Председатель. - Как называется эта газета? (Протопопов старается припомнить).

Смиттен. - Может быть это «Русская быль»?

Протопопов. - Кажется, да. Правым нравилось, что я даю эти деньги. Если бы не давал, это правым не нравилось бы.

Председатель. - Да кто из правых, назовите?

Протопопов. - Да их ужасно много.

Председатель. - Но, вероятно, чем-нибудь выражалось, что это нравилось? Мне кажется, по началу вашего рассказа, вы сказали, что, собственно говоря, не один Марков 2-й хотел получать эти деньги .

Протопопов. - Нет, виноват, я плохо выразился. Марков 2-й единственный человек, который получал. Извините, я сказал один, но еще был другой, которого прислал, как будто, Голицын или Щегловитов. Это - Орлов московский. Я первый раз его видел. Он принес брошюру, и на издание этой брошюры я дал две тысячи рублей. И вот этот мне принес счет.

Председатель. - То-есть впоследствии принес? [155]

Протопопов. - Да, через месяц. Но он так отвратительно вел себя в Москве. Мне писали об этом, я ему больше денег не дал, я сказал, что он больше не получит. Отвратительно вел себя тем, что говорил, что я такой ему близкий человек, одним словом - негодный господин.

Председатель. - До вас дошли сведения, что Орлов занимался в Москве вымогательством?

Протопопов. - Этого мне не сказали, что вымогательством, а, что будто он утверждал, что он мне первый друг, и тогда я ему поставил это на вид и сказал, что это не так.

Председатель. - В таком случае, чтобы выяснить вопрос о деньгах, я поставлю вопрос: очевидно Марков не один получал деньги, но целый ряд лиц или по крайней мере некоторые лица из Государственной Думы и Государственного Совета были заинтересованы в этом, т.-е. может быть настаивали на том, что Маркое 2-й получал?

Протопопов. - Они этого никогда не говорили, но они говорили: вы понимаете, Александр Дмитриевич, какое трудное время, что вообще правые организации - это единственно, что остается у монарха. Вы должны их поддержать. Я поддерживал вовсе без восторга. Это было для меня сделкой с совестью, но я это делал.

Председатель. - Но вы может быть припомните, кто именно настаивал на субсидировании правых организаций?

Протопопов. - Ведь, целый ряд лиц, трудно сказать. Ну, вот, правый Корсаков, как я помню; да ведь и все не против были.

Председатель. - Из каких средств выдавали?

Протопопов. - Это средства департамента полиции, так называемые секретные средства, но я в них очень плохо разбирался, потому что я до последнего времени никак не мог себе представить, каким образом и какие средства там имеются. Я думал, что я это узнаю при рассмотрении бюджета и тогда с этим ознакомлюсь лучше и, кроме того, был изготовлен отчет. На отчете я написал: «Ничего не понимаю, прошу доложить», ибо очень путано было сделано, и я не мог разобраться.

Председатель. - Вы помните, что в 1916 году по департаменту полиции вам докладывали о том, что если так будут тратиться деньги, то департамент встанет перед большим дефицитом? Вам говорили об этом?

Протопопов. - Что получится дефицит? Да, и меня даже удивило, куда деньги девались. Об этом мне сказал и директор департамента полиции, говорил мне и Лерхе, вице-директор, заведовавший счетною частью. Об этом они мне сказали в день моего поступления, что там дефицит 600.000. Вот эта цифра осталась у меня в голове. Каким образом был дефицит?

Председатель. - В день вашего поступления в начале сентября?

Протопопов. - В конце сентября 1916 года. [156]

Председатель. - Что, эти субсидии Маркову 2-му были и раньше, или они были установлены вами?

Протопопов. - Сохрани меня бог. Они были раньше.

Председатель. - Размер оставался тот же или вы изменили?

Протопопов. - Я думаю, что я их убавил.

Председатель. - Вы не знаете из разговоров с Марковым, давно ли он получал эти деньги?

Протопопов. - Я никогда не спрашивал.

Председатель. - По департаменту полиции вы не интересовались узнать? Ведь это значительная выдача государственных денег, вы назвали цифру 15.000 в месяц!

Протопопов. - Это вопрос, всегда ли. Можно выдать 15.000, а потом ничего не дать, значит нельзя же сказать...

Председатель. - У вас приходилось в месяц тысяч 15.

Протопопов. - Я не могу сказать точно.

Председатель. - То, что мы рассматриваем, это есть часть общего вопроса, мы отвлеклись от общего вопроса, от вопроса о вашем отношении к Государственной Думе. Значит, в разъяснение того, что вы сказали, отношение ваше к Государственной Думе было спокойное.

Протопопов. - Спокойное.

Председатель. - Я поставил вам вопрос, что нас интересует политическая сторона, отношение министра внутренних дел к Государственной Думе, как к представительству народному. Вот, значит, будьте добры рассказать.

Протопопов. - Я определенно говорю, что против Государственной Думы я никогда не шел. Теперь, когда Государственная Дума стала так резко говорить...

Председатель. - Что значит против Государственной Думы? В смысле ее уничтожения?

Протопопов. - В смысле уничтожения, конечно, для меня было немыслимо думать.

Председатель. - Не об уничтожении, а о роспуске?

Протопопов. - Для того, чтобы создать новую, об этом была речь, ню я перед этим шагом задумывался иной раз.

Председатель. - Вопрос стоит так: страна требует существования Государственной Думы и ее работы, а представителями тогдашней верховной власти издавался указ о роспуске Государственной Думы. Этот указ контрассигнировался министром, не правда ли? Каково было ваше отношение?

Протопопов. - К роспуску?

Председатель. - Т.-е. к перерыву ее работы.

Протопопов. - Я не голосовал против перерыва.

Председатель. - А вы значит голосовали за перерыв?

Протопопов. - Т.-е. вы говорите о голосовании в Совете Министров? [157]

Председатель. - Вы голосовали за перерыв в Совете Министров. Почему?

Протопопов. - Да. Потому что, когда этот вопрос стоял на очереди, я был поставлен в ужасное положение; как только Государственная Дума открывается, начинает страшно меня бранить, страшно бранить, у меня осадок личный сделался. Дело в том, как я сказал в самом начале, что Дорошевич сказал мне, что меня загонят в правый угол, я действительно себя видел в правом углу, но не душой, а в правам углу по всем своим поступкам. Каким образом это было, как это сделалось? Потому что я был всегда человеком середины и теперь остаюсь и остался человеком середины. Теперь о роспуске Государственной Думы. Почему я мог голосовать за перерыв? Потому что Государственная Дума страшно поднимала настроение в стране. Мне делалось страшно. Я видел, что мы не дотянем до конца войны, и произойдет то, что произошло. Мне казалось следующее: лекарства нет, и мы не можем его придумать, это факт. Во-первых, мне казалось следующее: оппозиция станет на свое место, все, работающие по вопросам государственным и общественным, все должны стать на свои места. Во-вторых, я отлично видел, что в сущности правительства нет. Я отлично понимал, что нельзя вести войну, не опираясь на общественные силы, без мобилизации всех сил страны, Я понимал это отлично, но та форма, которую, мне казалось, приняла общественность, посягнув и вступив в правительственную сферу, делает то, что надлежит делать правительству. Получилась уже такая вещь, что общественность захватила власть, и мне казалось это невполне правильным. Хотелось мне, чтобы правительство было правительством, но я сам видел, что нет системы. Возьмем казенное строительство.

Председатель. - Это частный вопрос. В сущности вам казалось, что общественность того времени внедряется или входит в круг правительственных обязанностей? Какой вывод? Вы стали тогда против общественности.

Протопопов. - Нет, извините, я думал, что как можно быть против общественности? Быть против общественности, это значит сказать, что нельзя войну вести, ибо без общественности правительство физически не могло бы вести войны. Я не мог сказать - я против общественности - а кто же будет вести войну? Вот какая вещь получилась. Мне казалось тогда, что правительство должно делать то, что делали общественные учреждения...

Председатель. - Как вы считали, какой правильный образ действий по отношению к общественности? Вы говорите, что вам было ясно, что правительство должно делать то, что делает общественность; что же делать с общественностью, которая по вашему мнению входила в круг правительства? [158]

Протопопов. - Работать самому правительству, и тогда, когда правительство будет работать, общественность будет делать то, что от нее требуется. Я представлял это себе в смысле производства и распределения богатства. Мне казалось, что распределение богатства, в данном случае, это дело правительства, а производство...

Председатель. - Т.-е. распределение богатства вы считали...

Протопопов. - Производство богатства, это вопрос общественных учреждений, личной инициативы, распределение богатства, распределение денег это вопрос правительства.

Председатель. - Каких денег?

Протопопов. - Каких хотите денег. Возьмите всю продовольственную кампанию. Громадные суммы денег на это затрачены, а работает, очевидно, общественность, без этого нельзя. Кто, каким образом, по округам или губерниям, кто дает импульс, кто же дает направление в этом деле? Конечно, правительство. Вот как мне казалось, что в общественных учреждениях... Вот, например, военно-промышленные комитеты. Я глубоко был не согласен с их структурой, потому что всякая мобилизованная промышленность мелкая и крупная...

Председатель. - Как вы относились к военно-промышленным комитетам?

Протопопов. - Я к ним относился так, как вы это видели. Под моим председательствованием был съезд большой металлообрабатывающей промышленности, и мы великолепно жили, так как члены военно-промышленного комитета были членами и этого съезда. Но, конечно, я относился критически к тому способу ведения дела, находил его неправильным.

Родичев. - Как относились вы к участию рабочих в военно-промышленных комитетах?

Протопопов. - Я находил, что это вещь крайне опасная, ибо участие рабочих в таких кучках в 60-ти местах России могло бы быть опасным.

Родичев. - Вы знали, что там провокаторы сидели?

Протопопов. - Сохрани господи, Федор Измайлович, что вы!

Родичев. - Там сидели провокаторы.

Протопопов. - Не может быть, Федор Измайлович. Вы меня убили, не может быть.

Председатель. - Так мы будем продолжать.

Родичев. - Таким образом вы признаете...

Протопопов. - Да нет, Федор Измайлович, какие агенты сидели, я не знал, я определенно говорю, - нет, я не знал.

Родичев. - Вы знаете это обстоятельство. Довольно, пойдем дальше.

Протопопов. - Я этого не знаю. Я говорю определенно нет; я десять раз даю вам честное слово, спрашивал, когда мне давали [159] листки, нет ли тут провокации, мне смеялись и говорили, что нет провокации.

Председатель. - Этот вопрос исчерпан. Позвольте считать, что в силу сложившихся обстоятельств вам в Совете Министров приходилось, при вопросе о перерыве Думы, становиться на сторону перерыва.

Протопопов. - Да.

Председатель. - Вы сказали раньше, что у вас было положительное отношение, если не ошибаюсь, к министерству доверия, так ведь?

Протопопов. - Нет, извините, я в этом отношении - понятно, после войны - считал, что непременно нужны глубокие перемены. Я думал, но что же, я ничего не мог сделать... Ведь это была одна мечта, в этом был весь ужас моего положения. Я хотел сделать крупные творческие реформы; с одной стороны, еврейский вопрос меня интересовал, с другой стороны, мне хотелось непременно сделать еще многое против немецкой политики, которая была ужасно вредна, - я в Совете Министров против немецкого землевладения спорил, - я хотел провести большие коренные реформы, меня интересовал менонитский вопрос, но нужны люди...

Председатель. - Мы несколько уклонились. Давайте выяснять вопрос о министерстве доверия.

Протопопов. - Я думал, что нужна судебная ответственность перед Государственной Думой.

Председатель. - Вы в вашей деятельности отрицательно относились, для данного момента, к осуществлению ответственного министерства, чего требовала вся страна.

Протопопов. - В данном случае я думал, что нужно министерство судебной ответственности.

Председатель. - Значит, страна желала министерства доверия, ваш же проект был, в противовес этому, судебная ответственно ст о министров перед лицом Государственной Думы.

Протопопов. - Да, хотя нужно сказать, что государь отлично понимал, что необходимо сделать движение навстречу желаниям народа, и он это сделал бы после войны.

Председатель. - Он это отлично понимал, а пока?

Родичев. - Пока что - назначил Штюрмера.

Протопопов. - Вот как это случилось, видите ли, это последнее назначение, оно продиктовано тем, что, когда валится все, нужно брать таких людей твердых.

Председатель. - Каких же людей?

Протопопов. - Столпов.

Родичев. - Вы знали, кто такой Штюрмер?

Протопопов. - Я потом только узнал. Это были люди, которые меня называли перед государем сумасшедшим. Это бог знает что такое, там клевета такая шла. [160]

Председатель. - Где, там?

Протопопов. - У царя, там прямо говорили, что я сумасшедший. Вначале государь мне сказал - когда я спросил, кто? - он сказал - оба.

Председатель. - Кто оба?

Протопопов. - Трепов и Штюрмер.

Председатель. - А мне казалось, что вы говорили про их сумасшествие.

Протопопов. - Т.-е. обо мне говорили все время. Один мне говорил - он про вас сказал; а когда я спрашивал, другой мне говорил - он про вас сказал; тогда я спросил государя. Государь мне говорит - оба про вас сказали. Вообще мне было очень трудно, я три раза просился уйти, три раза.

Председатель. - Вернемся к вашему назначению.

Протопопов. - Мне казалось возможным сделать все по-хорошему. Я совершенно не ожидал такого настроения, которое оказалось, что я его не ожидал, потому что, хотя у меня были сведения из департамента полиции о том настроении, которое идет, но в такой мере я не ожидал. Одна из вещей, которая мне не нравилась, это -  контр-разведка, я убежденно постоянно против нее спорил, говорил, что она идет по пути преступлений.

Председатель. - Почему вы это думали?

Протопопов. - Потому что вместо того, чтобы освещать те вопросы, которые нужно было освещать, они хватались за сахар, за бужу, там где сладко. Вся эта публика была скверная; ведь в контр-разведке состоял Манасевич-Мануйлов, это мне было известно, только пожалуйста не думайте, что он был в министерстве внутренних дел при мне. Прошлый раз министр юстиции мне сказал, что Манасевич-Мануйлов был в Министерстве Внутренних Дел, - утверждаю, что нет.

Председатель. - Так про скверную публику...

Протопопов. - По-моему публика была скверная, она занималась вымогательством, в этом я убежден, но доказательств у меня нет, это было мое впечатление. Я просил государя о помиловании Добрушкина, потому что туда посылают либо людей, которые ничего не понимают, либо выпускают на них такого трезора.

Председатель. - Кого вы имели в виду, когда говорили о скверной публике, пристраивающейся к контр-разведке.

Протопопов. - Я скажу, во главе был генерал Батюшин. Я не смею сказать, что он нечестный, но он человек умный, свирепый. Я повторяю, это мое впечатление, я могу ошибиться. Потом был и Резанов и Логвинский.

Председатель. - Кто в ваше время состоял в контр-разведке в вашем министерстве? [161]

Протопопов. - Как, в вашем министерстве? У меня не было контр-разведки.

Председатель. - Нет, кто был при вас в военном министерстве во главе контр-разведки?

Протопопов. - Батюшин. Он от Ставки зависел, он имел большой вес.

Председатель. - Через кого он имел вес?

Протопопов. - Я думаю, через Алексеева.

Председатель. - Это ваше предположение?

Протопопов. - Мое предположение.

Председатель. - Вначале вы сказали, что о вашем назначении вам позвонил Штюрмер.

Протопопов. - Т.-е. он не позвонил, а позвал к себе и сказал мне, что государь меня предложил...

Председатель. - Когда это было? Незадолго до вашего, назначения?

Протопопов. - Да.

Председатель. - Когда вы сблизились с Распутиным?

Протопопов. - Никакой близости у меня с ним не было.

Председатель. - Когда вы начали с ним встречаться?

Протопопов. - Я его впервые увидел, когда я лежал больной у Бадмаева. Бадмаев привел его ко мне. Это было на мызе в Спасском.

Председатель. - Когда это было?

Протопопов. - Три года тому назад. Я был страшно болен, у меня были миэлит и неврастения.

Председатель. - Затем дальше?

Протопопов. - Я его первый раз тогда увидел. Вообще я его видел в жизни раз 15 - 16. Я это вспомнил, сидя в своей камере, и записал себе; да, приблизительно 15 - 16 раз я его видел всего-на-всего.

Председатель. - Какие были за эти встречи между вами разговоры, касающиеся дел государственной важности?

Протопопов. - С ним говорить систематически нельзя было. У него бывали мысли верные, а иной раз совершенно чепуховые, совершенно вздорные. У него была характеристика людей, он людей мало видел, но довольно метко определял. Это свойство у него было; потом, зло не говорил про людей, это мне нравилось.

Председатель. - Нам хотелось бы знать, что он говорил в отношении своих связей к Царскому Селу, в отношении своих влияний.

Протопопов. - Он к этому относился так, что не скрывал своей близости совершенно. Он звал царя «папой», царицу «мамой». Видно было, что он был, как я раньше сказал, челядинец, близкий человек. [162]

Председатель. - Он звал их так, как вы говорите, «папой» и «мамой», не в более грубой форме?

Протопопов. - При мне никогда, он никогда не бывал в тех видах, в которых он бывал, когда он пьяный говорил грубые, безобразные вещи, но я вполне допускаю, что он в пьяном виде мог говорить такие вещи. Повторяю, что в пьяном виде я его никогда не видел. Всего я его видел 15 - 16 раз. Потом, гораздо позже, я узнал, что он, кажется, 16 лет был при царской семье. Может быть, я ошибаюсь, он пришел богомольным и чистым человеком. Это здесь его испортили. Я это слышал.

Председатель. - Вам известно значение Распутина в делах Царского Села при государе?

Протопопов. - Распутин был близким человеком и как с близким человеком, с ним советовались. Лично мне он говорил: «Вы будете министром, вы будете министром».

Председатель. - Когда он это вам говорил?

Протопопов. - Три года тому назад.

Председатель. - В 1914 году?

Протопопов. - Он мне постоянно говорил: «Только, чтобы царя увидеть».

Председатель. - Разве он так редко видел царя?

Протопопов. - Нет, чтобы я увидел царя, но тогда я этому не придавал значения. Дурная мысль, несчастная мысль, насчет министра мне приходила после моей поездки за границу, но я никогда не просил никого.

Председатель. - После вашей поездки за границу?

Протопопов. - Да.

Председатель. - Как велась охрана Распутина?

Протопопов. - Совершенно не знаю определенно. Я спрашивал только, охраняют ли его? Говорят, охраняют и больше ничего.

Председатель. - Вы не имели донесения лиц, охраняющих Распутина?

Протопопов. - Нет, я интересовался, потому что этим интересовались другие. Я и спрашивал, есть ли охрана? - Есть, больше ничего...

Председатель. - Когда Курлов появился в министерстве внутренних дел? В бытность вашу министром внутренних дел?

Протопопов. - Я вам скажу, я считал Курлова честным человеком, мне про него много говорили. Может быть, я ошибаюсь, это мой однополчанин, я знаю некоторые дурные его стороны, но в денежном отношении я всегда считал его честным человеком, человеком очень умным. В последнее время, после того, как с ним случилась беда одна за другой, я видел как этот человек - он жил у Бадмаева...

Председатель. - Что вы называете бедой? [163]

Протопопов. - Убийство Столыпина, которое его сокрушило совершенно, потому что Столыпин ему написал письмо, что он назначен сенатором. Убийство Столыпина и потом следствие было для него очень тяжелым, тут он остался без гроша, долго жил у Бадмаева.

Председатель. - Когда он жил у Бадмаева?

Протопопов. - После убийства Столыпина, и тогда, встречаясь часто с ним, потому что я постоянно ездил на Спасское, больше и больше знакомясь с ним, я видел, что этот человек внутренне вырос против того, что я знал раньше. Потом он женился, у него дети хорошие. Мне казалось, что он недурной человек. Так я и теперь думаю, что он недурной человек; конечно, может быть, я ошибаюсь, может быть, у него есть какие-нибудь дурные стороны, мне это неизвестно. Но во всяком случае я считал его способным и честным человеком.

Председатель. - Скажите нам про его отношения к министерству внутренних дел.

Протопопов. - Я хотел его сделать командиром корпуса жандармов, но не мог этого сделать.

Председатель. - Вы это хотели, но что вы сделали фактически?

Протопопов. - Фактически он был причислен ко мне, и короткое время он был председателем особого совещания.

Председатель. - Будучи назначенным?

Протопопов. - Да.

Председатель. - Ведь председатель особого совещания это - товарищ министра.

Протопопов. - Нет, это только права товарища министра.

Председатель. - Кто председатель особого совещания?

Протопопов. - Лицо, имеющее права товарища министра, но не товарищ министра.

Председатель. - Значит, ему были предоставлены права товарища министра?

Протопопов. - Да, как всегда, ведь в министерстве внутренних дел была масса людей на правах товарища министра.

Председатель. - Кем и когда Курлову были предоставлены права товарища министра?

Протопопов. - Государем, но когда - не помню.

Председатель. - Кем?

Протопопов. - Государем, но когда не помню.

Председатель. - В каком порядке?

Протопопов. - В порядке доклада.

Председатель. - О назначении Курлова имеется письменное распоряжение государя?

Протопопов. - Я этого сказать не могу, доклад есть.

Председатель. - Чей доклад? [164]

Протопопов. - Самого министра внутренних дел, Протопопова.

Председатель. - Вы не можете припомнить, где этот доклад имеется?

Протопопов. - Вероятно, в канцелярии.

Председатель. - Вы сообщили для распубликования в сенат?

Протопопов. - Нет, тут он скоро подал в отставку. Тут возникла история. Государственная Дума совершенно правильно меня запрашивала, и, если бы я отвечал, то я бы сказал, что формально я тут погрешил. Когда Курлов был назначен, я подумал, что это подымет страсти, а мне не хотелось... чтобы это принимало широкую огласку, потому что все с ужасом говорили - Курлов, Курлов. Тогда я спросил, как поступают в военных кругах при назначении? Военных министров не опубликовывали. Так как он был военный, то мне казалось, что он может быть не опубликован. Кажется, тогда был Макаров.

Председатель. - Вам это казалось логичным и законным?

Протопопов. - И то и это законно.

Председатель. - Значит, вам так казалось. Вы немножко уклоняетесь в сторону.

Протопопов. - Честное слово, я не уклоняюсь. Мне казалось это просто, я не думал, законно это или нет. Я думал, раз не опубликовывается, стало быть, и здесь можно не опубликовывать. В этом смысле я спросил министра юстиции.

Председатель. - Кто в то время был?

Протопопов. - Макаров.

Председатель. - Что он ответил?

Протопопов. - Ни два ни полтора. Это дело затянулось.

Председатель. - Когда вы спросили об этом министра юстиции?

Протопопов. - Когда я писал рапорт.

Председатель. - Так, что вы писали ему рапорт?

Протопопов. - Рапорт был на столе, он был написан и подписан, рапорт был послан, но не опубликован потому, что я взял его обратно.

Председатель. - Что сказал министр юстиции?

Протопопов. - Что его нужно опубликовать.

Председатель. - Вы его взяли назад?

Протопопов. - Я его взял назад потому, что Курлов занял это место, и после этого он сделался причисленным.

Председатель. - Что же у вас фактически делал Курлов в министерстве или в департаменте?

Протопопов. - Он был недолгое время председателем совещания.

Председатель. -Значит, он только председательствовал в особом совещании? [165]

Протопопов. - Нет, он вообще впутывался.

Председатель. - Что же значит впутывался? Что он делал?

Протопопов. - Товарищем министра он не был, но он был в курсе.

Председатель. - Что вас заставило взять и пригласить человека, ненавистного как обществу, так и народу?

Протопопов. - Совершенно верно, с моей стороны это была громадная ошибка.

Председатель. - Что вас заставило это сделать?

Протопопов. - Я думал, что это ничего, что он хороший человек, и докажет, что он хороший человек. Это громадная ошибка. Раз вы меня здесь спрашиваете, то я скажу так: я делал ошибку за ошибкой. Скажу и то, что и мои товарищи по отношению ко мне тоже делали ошибки. Было следующее... Я скажу, что я вычитал третьего дня такую фразу, что и маленькое, даже незлобивое сердце никогда не нужно сразу бить и добивать, потому что оно тогда делается действительно нехорошим, потому что рождаются дурные чувства.

Председатель. - Перейдем к событиям конца февраля, к тому, что вы знали об этих событиях, и каковы были ваши действия в противовес этим событиям?

Протопопов. - Вы говорите о событиях двадцать третьего февраля?

Председатель. - Да, и последующие, которые привели к уничтожению старого режима.

Протопопов. - Я их не ожидал совершенно. Я ожидал их 14-го числа, перед открытием Думы. Мне сообщили, что перед открытием Думы может быть забастовка, при чем все могут пойти к Таврическому дворцу.

Председатель. - Когда созвали Думу 14 февраля, вы думали, что она будет распущена?

Протопопов. - Всякие были предположения.

Председатель. - Но ваше предположение какое было?

Протопопов. - Мне было бы приятно, если бы Дума начала работать.

Председатель. - Но какое было ваше предположение - распустить возможно скорее, или дать ей работать, чего желала страна, общество и народ?

Протопопов. - Конечно, работать. Страшил меня тот подъем, тот толчок, который давала Дума всей стране.

Председатель. - Это вас страшило?

Протопопов. - Это вело к известному перевороту, конечно, я не был на стороне переворота. Это понятно.

Председатель. - Так, это частный вопрос о 14 февраля и о Думе. Теперь позвольте попросить вас изложить, что вы [166] знали о надвигавшихся событиях и то, что вы делали по поводу этих надвигавшихся событий, вам известных?

Протопопов. - Все это делалось не в министерстве внутренних дел. Начальник военного округа пользуется правами генерал-губернатора. Значит, всякого рода мероприятия шли больше из штаба.

Председатель. - А меньше?

Протопопов. - А меньше, что же? Министерство внутренних дел служило тому, что прикасалось к самому населению.

Председатель. - Что же прикасалось?

Протопопов. - Департамент полиции.

Председатель. - Что он делал?

Протопопов. - Он следил, доносил и давал мне донесения.

Председатель. - Какие распоряжения исходили от вас?

Протопопов. - От меня прямых распоряжений ни единого раза не было, кроме ареста группы рабочих депутатов.

Председатель. - Это от вас исходило?

Протопопов. - Нет, оно состоялось по ордеру военного начальства.

Председатель. - Мы хотим знать существо.

Протопопов. - Я был при этом. Говорят: вот факты, вот такие-то прокламации, такие-то журналы, с такого-то времени. Это было доложено Хабалову, он согласился.

Председатель. - Кем доложено?

Протопопов. - Департаментом полиции.

Председатель. - Т.-е. кем из департамента полиции?

Протопопов. - Глобачевым.

Председатель. - Т.-е. начальником охранного отделения по вашей инициативе рабочие были арестованы?

Протопопов. - По моей инициативе или нет? Скажу - нет.

Председатель. - При вашем участии?

Протопопов. - При моем согласии.

Председатель. - Чья была инициатива?

Протопопов. - Я не сумею сказать, но думаю - Хабалова; я же считал, что нужно арестовать и предать суду.

Председатель. - Какие были ваши действия по поводу готовившихся событий?

Протопопов. - Никаких. Плана защиты я не знал. Я спросил у Балка, он показал мне, что расписано по дням, но полиция, как таковая, и градоначальник подчинены генерал-губернатору и, следовательно, до министра внутренних дел они никакого касательства не имеют.

Председатель. - Какое было ваше отношение к пулеметам?

Протопопов. - Я прочел в газетах, что в полиции применяются пулеметы; я спросил об этом Балка, и он сказал, что должно быть молодые солдаты учатся. [167]

Председатель. - Это опровержение было напечатано?

Протопопов. - Вероятно, да.

Председатель. - Вы справлялись только у Балка?

Протопопов. - Да.

Председатель. - А вы не сносились с департаментом полиции или начальником полиции?

Протопопов. - Не помнится. Градоначальник должен знать.

Председатель. - Известно ли вам, что пулеметы рассылались, и передавались в руки полиции и в других городах Российской империи при вашем министерстве.

Протопопов. - Честное слово, говорю, мне это неизвестно.

Председатель. - Так что вы утверждаете, что вы не имели, никакого отношения к вооружению полиции в Петрограде и вне Петрограда?

Протопопов. - Определенно отрицаю, в первый раз об этом слышу.

Председатель. - Теперь у нас остался вопрос по поводу Стокгольма. Не можете ли вы высказаться по этому вопросу?

Протопопов. - Стокгольмское заседание вызвало столько противоречий, что в конце концов я стал сбиваться, но у меня есть запись в маленькой путевой книжке, которая находится у бывшего губернатора А. С. Ключарева, ныне заведывающего беженцами.

Председатель. - Почему?

Протопопов. - Потому, что они очень много разговаривали, я ее и отдал.

Председатель. - Когда?

Протопопов. - Незадолго до этих событий. Там все записано. Но там, например, записано Ашберг, но на самом деле это Варбург, я спутал имя. Так что подробности чрезвычайно разнятся. Я совершенно не хочу сказать, что Олсуфьев исказил нарочно, но в его поступках я нахожу следующую некорректность... Во-первых, когда я доложил собранию представителей, то он не имел права брать оттуда и печатать.

Председатель. - Вы не находите возможным сказать о самых событиях ?

Протопопов. - Конечно, конечно. Факт тот, что в какой комнате, это не имеет значения, кому принадлежит эта комната...

Председатель. - Но дело в том, в чьей комнате?

Протопопов. - Это было в комнате гостиницы «Гранд-Отель».

Председатель. - В нанятой комнате?

Протопопов. - В нанятой.

Председатель. - Кем?

Протопопов. - Не помню. Ах-да, мне накануне опять кто-то оказал, что со мной желает видеться лицо, имеющее отношение к посольству. [168]

Председатель. - «Кто-то», ведь это серьезная вещь. Лицо, имеющее отношение к германскому посольству, желает с вами видеться, и это вам «кто-то» говорил. Кто же это «кто-то?»

Протопопов. - Мне казалось, Ашберг, мой знакомый стокгольмский банкир, а оказалось, Варбург.

Председатель. - Ведь это серьезное событие.

Протопопов. - Серьезного тут нет и большого тут нет. Это есть интересное событие. Я думал, что Варбург советник посольства, потому что при посланниках нет советников, но он есть филиальный агент Германии и даже какой-то господин, кажется, Мзура в «Новом Времени» написал, что Варбург довольно большой господин, не маленький. Начался разговор с того, что он вспомнил мое интервью в Лондоне, и, говоря мои слова, «что у нас скоро прибавится новый союзник в Германии - голод», он говорил, что это ошибка.

Председатель. - Кто говорил?

Протопопов. - Варбург. Он говорил, что у них прекрасная организация, что голода теперь нет, и что они теперь предупреждают события, а не пресекают. Затем говорил, что в этой войне виновата одна Англия; если бы Англия откровенно сказала, что она будет на стороне России, тогда войны не было бы. Вся ответственность этой войны падает на Англию. Во всяком случае он сказал, что Германия всегда больше даст, чем Англия, Англия всегда обманет Россию, как обманула в 1878 году. Он очень интересно говорил, что Германия не преследует никаких завоевательных целей, а желает только исправления курляндской границы, т.-е. той, что была в мирных условиях. Относительно Франции говорил, что Эльзаса нельзя трогать, а относительно Лотарингии, - можно говорить о том, чтобы пересмотреть границы и возвратить. Затем относительно Польши он говорил так, что Польша есть в России, Австрии, но нет в Германии, и Польша может быть образована только из этого. Я спросил: этнографическая граница или географическая? Он говорит - географическая. Тогда я говорю о громадном разделе Польши. Тут он мне сказал относительно Бельгии, что ее восстановят (не слышно), имел секретный разговор с Англией (не слышно), которая - слышал Олсуфьев, но он постоянно пишет. Что записано в книжке все более верно.

Председатель. - Зачем вы передали эту книжку Ключареву?

Протопопов. - Потому что было много разговоров в помещичьих кругах, и я хотел передать ее, чтобы он ее показал.

Председатель. - Тут есть маленький вопрос, поставленный одним из членов комиссии - как вы отнеслись к факту замены Штюрмером Сазонова?

Протопопов. - Конечно, неодобрительно. Я с Сазоновым был в хороших отношениях, и мне было очень жалко, когда он ушел. [169]

Родичев. - Вы знали, кто такой Штюрмер?

Протопопов. - Нет, плохо.

Родичев.- Вы знали его роль при Питириме?

Протопопов. - Чуть-чуть, я его очень мало знал.

Родичев. - Когда вы вступили в министерство, а вы вступили через Штюрмер а, вы выяснили, какова его программа?

Протопопов. - Нет, не выяснял.

Родичев. - Но вы репортерам, вас интервьюировавшим, сказали, что были согласны с этой программой.

Протопопов. - Это я сделал громаднейшую глупость.

Родичев. - Вы, значит, вступали в министерство без программы?

Протопопов. - Я говорил, что раз это объединенное министерство, я не имею права высказываться.

Родичев. - Вы знали, что вас объединяет?

Протопопов. - Нет. Федор Измаилович, я знаю, вы меня сейчас загоните в угол, и я безусловно уступаю вам. То, что я пошел в министерство, было более, чем ошибка, это было несчастье.

Родичев. - Скажите, когда вы вернулись из-за границы, вы были у государыни и посетили ее раньше, чем государя?

Протопопов. - Этого я не помню.

Родичев. - Это имеет большое значение, потому что вы были назначены через Распутина Штюрмером, может быть, через императрицу?

Протопопов. - Помнится, что я был у императрицы, когда я был министром, а до назначения я не был.

Председатель. - Какая беседа произошла между вами и государыней?

Протопопов. - Ничего особенного. Совершенна спокойная тема.

Председатель. - Я говорю о государственном содержании.

Протопопов. - Мы очень мало трогали эту тему. Она была очень образованный человек, с ней было очень интересно говорить, например, о физиократах.

Родичев. - Вы рассчитывали, что будете опираться на общественное мнение страны? Как вы согласовали совместную деятельность со Штюрмером и надежду опираться на доверие страны?

Протопопов. - Я прямо скажу, что в ту минуту, когда я принял министерство, у меня было честолюбие, которое бегало и прыгало, значит, я сделал непродуманно и несознательно; если бы я сделал это продуманно и сознательно, или поговорил бы с людьми, которые относятся дружелюбно и спокойно, может быть, ничего бы не было.

Родичев. - После 1 ноября, как могли вы отнестись спокойно к тому обстоятельству, что Штюрмер, на брошенное ему в лицо [170] обвинение, не отвечал опровержением этого обвинения, а пригрозил Милюкову привлечением его к ответственности за клевету?

Протопопов. - Это мне, конечно, не нравилось. Я бы сейчас ответил, но я знал, что Штюрмер вообще не оратор.

Родичев. - Как вы могли остаться, когда он не мог ответить?

Протопопов. - Потому, что меня ужасно обидели: меня самого. Ведь вы помните, меня министры обидели: они заранее сказали, что ни один министр не может отвечать, не прочитав в совете речи, которую он хочет сказать с кафедры. Позвольте как это так? Я знал, что меня заденут в Думе, и хотел отвечать и, конечно, этой речью многое было бы избегнуто. Они меня подловили, - сначала напиши. Я написал и, когда я прочел, мне говорят- все-таки не говорите. Тогда я говорю, - позвольте, я буду отвечать, как член Государственной Думы.

Родичев. - Почему вы не вышли в отставку?

Протопопов. - Потому, что был глуп и раньше сделал колоссальную ошибку, а потом еще и потому, что разозлился, меня злили, злили. Хотя я три раза просился, но, правда, не достаточно энергично и твердо. Если бы просился тверже, тогда бы я действительно ушел, но тут зло меня взяло. Видите, Федор Измайлович, ведь меня бичевали, меня били, как никого не били, били все, и я сделался не тем человеком, который я есть.

Родичев. - Как вы отнеслись к назначению кн. Голицына?

Протопопов. - Это очень почтенный человек, я его видел первый раз в жизни.

Председатель. - Его роль в тверском земстве вам неизвестна?

Протопопов. - Совершенно неизвестна.

Родичев. - И вы не позаботились узнать об этом?

Протопопов. - Я знаю, что он дядя Ушакова, моего товарища.

Родичев. - А что он был товарищем Штюрмера по экзекуции тверского земства, это вы знали?

Протопопов. - Я из вашей речи узнал, что он в тверском земстве что-то набедокурил.

Родичев. - Значит, к отсрочке занятий Государственной Думы вы отнеслись положительно? А к назначению Штюрмера?

Протопопов. - Я со Штюрмером никогда дружен не был, вы знаете, сколько он мне неприятностей сделал.

Родичев. - Как вы проектировали новые выборы, как вы к ним готовились?

Протопопов. - Я к ним совершенно не готовился.

Родичев. - Никаких мер не принимали, никаких запросов губернаторам не рассылали?

Протопопов. - Хотел разослать или разослал - не помню; но о том, какое влияние война окажет на списки избирателей, - это, помнится, я послал. [171]

Родичев. - А не случалось вам говорить, что вы хотели бы роспуска Думы?

Протопопов. - Я думаю, что нет, а может быть.

Председатель. - Какой же смысл такого запроса губернаторам, - как влияет война на изменение списков?

Протопопов. - Нужно было продлить еще полномочия.

Председатель. - Но как же, какой смысл?

Протопопов. - Будет ли более левая или более правая.

Председатель.-Т.-е. вы решение вопроса о роспуске Думы хотели поставить в связь с тем вопросом, предполагается ли более...

Протопопов. - Я так сильно не думал об этом. Мне хотелось выяснить, можно ли делать или нет.

Председатель.-Т.-е. с точки зрения - можно ли делать выборы в осуществлении надежды получить правую Думу.

Протопопов. - Не правую. . . Где же правую можно надеяться получить... Немыслимое дело, никто не мог надеяться.

Председатель. - Но более правую.

Протопопов. - Возможно более правую.

Родичев. - Вам не случалось лицам, которые к вам приходили в качестве просителей административных мест или крупных назначений, - не случалось излагать, что их ожидает?

Протопопов. - Федор Измайлович, это очень трудно представить, я никогда не заставлял их быть людоедами.

Родичев. - Я вам конкретизирую. Не случалось ли вам говорить: вам придется принимать крутые меры. Не случалось вам предупреждать лиц, которые приходили к вам искать места?

Протопопов. - Может быть, но не думаю.

Родичев. - Тем, которым вы делали экзамен их политической благонадежности?

Протопопов. - И потом, чтобы он уходил, не получивши места?..

Родичев. - Не случалось вам?

Протопопов. - Нет, вы знаете, я резко никогда не говорил.

Родичев. - Вполне удовлетворен. Скажите, вы говорите, не по вашей инициативе, но с вашего ведома был арестован рабочий военно-промышленный комитет, и список арестованных был составлен министерством внутренних дел?

Протопопов. - Совершенно не знаю.

Родичев. - Не знаете, все были арестованы, или не все?

Протопопов. - Безусловно министерством внутренних дел, в этом нет сомнения, потому что откуда военное ведомство могло узнать.

Родичев. - Следовательно, вы знали об этом списке?

Протопопов. - Нет, я списка не видел. [172]

Председатель. - Но Александр Дмитриевич Протопопов не отрицает, что он отдал распоряжение об аресте рабочих групп.

Родичев. - Меня интересует этот вопрос потому, что не все были арестованы.

Протопопов. - Я знал, что 4 человека не было арестовано, но потом они были арестованы.

Родичев. - Не был арестован Абросимов, следовательно, вы об этом знали.

Протопопов. - Позвольте, Федор Измайлович, как это вы говорите, я знал, что 4 человека было не арестовано и в том числе Абросимов. А что вы хотите этим сказать - вы хотите поставить вопрос, - знал ли я, что в рабочей группе есть сотрудники? Вы это хотите сказать?

Председатель. - Да.

Родичев. - Простите, мы вас спрашиваем, а не вы нас спрашиваете.

Протопопов. - Простите, если я вас обидел.

Председатель. - На вопрос о том, что в рабочей группе были сотрудники, вы говорите - да, мне об этом говорили.

Протопопов. - Мне говорили, что у нас есть сотрудники в военно-промышленном комитете.

Родичев. - Кто говорил?

Протопопов. - Либо Глобачев, либо... департамент полиции не в курсе дела.

Председатель. - Дело идет не об имени, а о том, что в составе рабочих, входивших в военно-промышленный комитет, были сотрудники.

Протопопов. - Этого я не могу сказать о рабочих. Но в военно-промышленном комитете у нас есть... Позвольте, мне даже говорили, помнится мне, какой-то счетовод был. - Сотрудники вообще есть, это я знал, мне это говорили.

Родичев. - Скажите пожалуйста, за время вашего министерства было весьма деятельное пользование 87-й статьей. Вы разделяли ли ту точку зрения, что 87-й статьей можно пользоваться для всех мероприятий, даже для учреждения министерства?

Председатель. - Т.-е. разделяли ли вы тогда, в бытность вашу министром, потому что сейчас нам неважно...

Родичев. - Во всех предположениях о законоположениях по 87-й статье вы были против?

Протопопов. - По 87-й статье министерство Рейна ведь при мне не проходило.

Родичев. - Министерство в ваше время очень усиленно пользовалось 87-й статьей?

Протопопов. - Личное мое министерство или Совет Министров?

Родичев. - Совет Министров вообще; вы вотировали против? [173]

Протопопов. - Иной раз за, иной раз против.

Родичев.- А сами вы пользовались статьей 87?

Протопопов. - Ведь я провел часть рассмотренного думского законопроекта, это вопрос о полиции. Ведь тогда была забастовка полиции в Москве, громадная вещь, пришлось это провести в порядке 87-й статьи.

Председатель. - Громадная вещь - вы увеличили жалованье полицейским.

Протопопов. - Их положение было ужасное, они получали 17 рублей, полиция бастовала. То, что я внес по 87-й статье, а потом в Государственную Думу, была часть рассмотренного в комиссии 3-й Государственной Думы законопроекта.

Родичев. - В бытность вашу министром, рассылались ли по местным учреждениям циркуляры о том, как действовать во время народных волнений?

Протопопов. - Лично мною нет.

Председатель. - Лично вами нет. А по департаменту полиции?

Родичев. - Лично вы ответственны за деятельность министерства внутренних дел.

Протопопов. - В самом деле ведь нельзя же лицо, которое имеет известный круг власти, делать ответственным за эту власть в полном объеме. Ответственен ли Хвостов за беспорядки в Москве? Конечно, нет, не может быть ответственным в полной мере то лицо, которое не выходит из пределов своих обязанностей. Например, если товарищ министра разъясняет и посылает циркуляры, я являюсь косвенно ответственным, как министр, за товарища министра, но только нравственно, юридически же ответственность падает всецело на него.

Соколов. - Вы назначены были в начале, кажется, сентября министром внутренних дел?

Протопопов. - Нет, помнится 20-го.

Завадский. - 16-го сентября.

Соколов. - Вот вы в первой части вашего рассказа сказали, что ваши свидания с государем, где возник вопрос о вашем назначении, были в июне. Вы вернулись из-за границы, имели разговор с Сазоновым, после которого последовало приглашение государя в Ставку, и тогда возник вопрос о вашем назначении министром.

Протопопов. - Нет, государь мне сказал, что мы будем иметь случай поговорить.

Соколов. - Вы тогда предполагали, что вам будет предложен пост министра торговли и промышленности?

Протопопов. - Я думал.

Соколов. - С этим временем совпадают ваши переговоры об издании газеты?

Протопопов. - Это было раньше, до заграничной поездки. [174]

Соколов. - Но это совпадает с заключением договора, вы в это время в договор внесли пункт о том, что ваши права и обязанности по газете отпадают в случае получения министерского поста.

Протопопов. - Это было вначале внесено Осокиным во время составления договора; по этому делу разговоры шли очень долгие. Началось это во время съезда металлургического. Я понимал, что все хотят этой газеты, и у меня возникла мысль создать этот крупный орган, в котором пайщиками были бы представители торговли и промышленности.

Соколов. - Когда это было?

Протопопов. - Это было до моего отъезда за границу, потому что я говорил об этом в Лондоне.

Соколов. - Это было до вашей поездки за границу, вне связи с разговором; с отрекшимся государем. Я понимаю, что после разговора с государем у вас могла мелькнуть мысль...

Протопопов. - Мелькнула мысль.

Соколов. - ...что вы можете быть министром, но в связи с какими обстоятельствами вашей жизни, до поездки вашей за границу, могла мелькнуть у вас мысль, что вы можете быть министром'?

Протопопов. - У меня была фантазия: Михаил Владимирович Родзянко говорил мне, что я мог бы быть министром торговли и промышленности.

Соколов. - У вас эта мысль мелькала, в связи с разговором с Родзянко, настолько, что вы считали возможным это внести в деловой договор?

Протопопов. - Не у меня. Это мысль самого создателя этого органа Осокина и финансирующего учреждения этого банка.

Соколов. - Вы не спрашивали Осокина, почему у него мелькала мысль, вступая в договор, что он должен оговорить, каковы будут последствия в случае вашего вступления на пост министра. Одно из оснований - вы сообщили ему разговор Родзянко, который не указывает специально, что вы можете получить пост министра.

Протопопов. - Он мне говорил: «Вот я сегодня сказал государю, чтобы вас назначили министром торговли и промышленности».

Соколов. - Не было ли у вас других оснований, разговоров, с Бадмаевым или другими?

Протопопов. - С Бадмаевым вечное хихиканье и смешки, что я буду министром; когда я поехал за границу, газетная молва сопровождала меня, что я буду министром.

Соколов. - Нас газетная молва не интересует. Меня интересует разговор с Бадмаевым, вечные смешки, вечное хихиканье, что вы будете министром. [175]

Текст воспроизведен по изданию: Падение царского режима. (Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного Правительства). - Т. 1. - М.; Л., 1926. С. 141 - 173.