Капитал - это только деньги, которые ростовщичество высасывает через тысячи и тысячи каналов. Сколько бы политическая экономия ни изощрялась, сколько бы ни мудрила, ни изворачивалась, сколько бы ни язвила, ее определения капитала лживы.

Удивительно даже, что ее смелость создает какую-то иллюзию. Это простодушие объясняется только невниманием и безразличием. Прибавим, что у заинтересованных лиц иллюзия - чистое притворство. Вопрос не выдерживает и часа испытания. Обиходный язык сразу разрешает его и постоянно изобличает иезуитскую запутанность экономистов.

Капиталы - термин, употребляющийся всеми устно и письменно. Что он означает для общества? Дома? Орудия производства? Продовольствие? Одежду? Короче, какие-нибудь товары? Нет, никогда! Капиталы означают золото, серебро, банковые билеты, ценные бумаги, обмениваемые на звонкую монету. И ничего другого.

Политическая экономия отвечает увертками, [186] рассуждениями, определениями, целым аппаратом буквоедства. Согласно ей, капитал - это вовсе не деньги, а совокупность продуктов, нужных для производства, необходимые для него орудия и всякого рода запасы, предназначенные для трудящихся. Уловка. Все это покупалось на деньги для определенного предприятия, а вовсе не накоплялось издавна, понемногу и не сберегалось для выполнения задуманной цели. Назвать эту совокупность вещей капиталом, исключив деньги, от которых они происходят,- это жалкая двусмысленность.

Какой аргумент неизбежно приводится, когда кричат народу, что его волнения гибельны для него самого, лишая его средства к жизни?

«Вы наводите ужас на капиталы! Капиталы прячутся. Капиталы убегают! Разве дома, поля, товары, орудия и т. д. прячутся, улетучиваются на другой день после революции? Убегает, закапывается в землю, исчезает звонкая монета. Ее большая ценность и малый объем облегчают это передвижение. Отверстие в стене, яма в погребе, в саду... и огромные суммы исчезают в мгновение ока, без чьего-ли-бо ведома.

Нужно ли говорить об этом публике? Она посмеется над профессором. Как можно считать ее столь глупой, чтобы убеждать ее, что капиталы и капитал не одно и то же? Тут вся разница сводится к различию между единственным и множественным числом. Нигде это [187] выражение капиталы не имеет иного смысла, кроме значения звонкой монеты или ценных бумаг. Как осмеливается политическая экономия утверждать, что капитал и деньги - это две различные вещи, смещение которых является опасностью и ересью? Деньги не всегда играют роль капитала. Но капитал - это всегда деньги.

Мы иногда читаем в газетах: «Такая-то великолепная страна (если хотите - населенная страна) обладает множеством ресурсов. Ей нехватает лишь капиталов для развития ее естественных богатств». В чем смысл этих слов? Если страна обладает столькими естественными ресурсами, если у нее хорошие земли, леса, прекрасное солнце, обильные дожди и если в ней есть руки для работы, зачем нужны ей чужие капиталы? Ведь она владеет, по вашему мнению, наилучшим капиталом - землей и всем, что земля способна производить. Пусть работают руки, и богатство появится!

«Да, но, - говорят, - нужны авансы». Вот еще каббалистическое слово авансы! Давала ли когда-нибудь политическая экономия точное определение того, что она понимает под авансами? Она, по своему обыкновению, наводит туман. «Авансы, - говорит она, - это накопление труда, продукты, сбереженные и положенные в запас для того, чтобы удовлетворить потребление производителей, и т. д.» То есть политическая экономия повторяет для слова авансы определение слова капитал, туманную [188] непонятную, педантичную и лживую фразеологию, какие-то иероглифы и мистификации.

Говорите ясно! Не надо запутанных формулировок, не надо пустословия. Мы говорим: «Авансы - это экю, и ничего больше». Конечно, материалы, орудия производства, провизия для рабочих и т. д.- вещи необходимые. Но могут ли, должны ли эти вещи называться капиталом? Нет, тысячу раз нет! Могут ли они называться авансами? Нет! Еще менее того. Потому что здесь это слово имеет особое значение, здесь оно было бы совершенно лживым.

Когда говорят, например, что «английские и французские капиталы дадут, наконец, возможность России провести у себя сеть железных дорог», ясно, что эти капиталы составляют авансы, необходимые для выполнения этого предприятия. Неужели же станут переправлять из Англии или из Франции в Россию накопленные продукты, орудия производства, сырье, запасы и т. д., все предметы, будто бы приготовленные издавна и отложенные во Франции и в Англии для этого назначения?

Вы, конечно, никому не скажете этого? В Россию везут звонкую монету, этого биржевого маклера, вот и все. Как только он прибывает, все нужные для работ материалы сбегаются ему навстречу. Орудия производства покупаются на месте. Только паровозы будут привезены извне, потому что в России [189] их не строят. Вагоны будут сделаны из русского дерева и русскими орудиями. Если рельсы не все изготовляются на месте, они будут ввезены из других стран.

Но какие бы ни были орудия, местные или привезенные, они не будут собраны заранее, без вмешательства денег.

Капитал-деньги найдет их по своему приказанию на другой же день после своего прибытия.

Что касается продуктов питания, одежды и т. п. для трудящихся, то ни одного атома их не прибудет из-за границы. Все будет доставлено страной, и не потому, что они будут в большом количестве приготовлены в ней заранее. Отнюдь нет. Никакого накопления, никакого сбережения и ничего подобного. По зову монет все эти продукты появятся в массе, никем не будучи скоплены. Они будут созданы и появятся тотчас же по мере нужды в них, не раньше и не позже. Как только у рабочих появятся экю в карманах, продукты, одежда и жилища окажутся тут же.

Итак, ваши капиталы, окрещенные именем сбереженных, накопленных инструментов, сырья, провизии и т. п., - ложь. Ваши капиталы, ваши авансы - это деньги... деньги, сбереженные, накопленные, о, да! - согласен. Это то, что мы называем более точным названием: захваченные капиталы. Если вы добавите, что эти деньги представляют собою сбереженные и накопленные продукты,- стоп! Это ложь. Никогда не сберегают, никогда не [190] накопляют продукты производства. После того, как они произведены, их тотчас продают, а если не удается продать их, тогда происходит разорение. Будучи проданными, они идут в потребление. То, что сберегают, то, что накопляют,- это есть продажная цена продукта. Деньги, захваченные таким образом, представляют собою продукты - нет ничего более верного. Они представляют собой часть продуктов, уворованных у трудящихся следующим образом: результат их труда покупается за две трети или три четверти его стоимости, а продают его за полную стоимость. Трудящиеся теряют одну треть или четверть своего труда, а часто и больше. Чтобы возместить потерю, они едят сухой хлеб, пьют воду, спят в конурах, страдают от холода.

Их потери образуют прибыль предприятия. Эта прибыль накопляется в форме металлических или бумажных денег, не иначе, иначе невозможно. Деньги, изымаемые таким способом из непосредственного обращения, называются капиталом, и капитал никогда ничем иным не является. Он сын ростовщичества и становится его отцом совершенно так же, как человек бывает сыном своего отца и отцом своего сына.

То, что название капитала дают землям, домовладениям, товарам, даже самим индивидуумам, - это плохая шутка, это трюк мистификатора. В такой же мере можно бы назвать золотой монетой какую-нибудь сковороду потому только, что за нее заплачено двадцать [191] франков, и назвать луидором сковороду, шляпу, или пару башмаков, или какой-нибудь другой предмет, стоящий луидор.[1]

Всегда одна и та же двусмысленность, один и тот же обман, как в большом, так и в малом. «Услуга за услугу» - так определяют обмен. Да, в теории. Нет, на практике! Обмен раздваивается на две совершенно различные для одного и того же индивидуума операции: обмен своего продукта на деньги и обмен этих денег на другой продукт. Политическая экономия пытается поставить оба эти акта на одну доску. Это ухищрение - для оправдания ссуды на проценты и для того, чтобы скрыть его гнусность. Ибо эта проделка совершается как раз в интервале между двумя операциями. Она состоит попросту в изъятии части второй операции. Продают больше, чем покупают, а с долей денег, оставленной про запас, производят ростовщические операции.

Для защитника механизма обмена вторая операция, покупка, происходит добровольно. Со всех сторон ее домогаются. Подобно султану, ей стоит лишь бросить платок. Зато первая, т. е. продажа, представляет серьезные затруднения, иногда непреодолимые. Например, только труд создает все, никто этого не отрицает. Чего хочет рабочий? Продать свой труд. Конечно, требование скромное. А все же его находят чрезмерным. Почему? Потому что его хотят купить со скидкой, взимая капиталистическую десятину. [192]

Продать! - это для каждого вопрос существования, вопрос to be or not to be (быть или не быть). Покупать - кто хочет и что хочет, понятно, если есть деньги в кармане, продать - кто может. И сколько же миллионов людей не может!

Эти затруднения с продажей являются подводным камнем системы обмена посредством драгоценных металлов. Это порождает нищету отдельных лиц, а также нужду всего народа. Гражданин страдает потому, что не может выполнить первую часть обмена, обмена своего труда или своего продукта на монету. Народы чахнут по той же причине, несмотря на плодородие их земель. Они не извлекают денег из богатств этой земли, которая поэтому остается в бездействии.

Политическая экономия, не любящая выражаться кратко, быть может, окажет с видом сострадания, столь свойственным ее уверенности в своей непогрешимости: «Вы впадаете в обычную ошибку, принимая деньги за богатство. Не забудьте Испанию, разоренную именно открытием Нового Света, наводнившего ее драгоценными металлами. Не заблуждайтесь. Один лишь труд создает богатство. Испания, несмотря на свое золото, или, вернее, из-за него, обеднела, перестав работать».

О, мы не заблуждаемся. Нам известны злоключения Пиренейского полуострова. Они сложны. Верно, что эмиграция в Америку лишила Испанию большей части ее рабочих рук, а наплыв пиастров[2] отнял у нее еще [193] большую часть оставшихся, создав множество бездельников. Бесчисленные представители духовенства, битком набитые золотом, массы гидальго[3] , также разбогатевших благодаря галионам[4] , сделали из испанцев нацию непроизводящих потребителей. Однако смертельный удар был нанесен Испании изгнанием мавров.

Это был трудолюбивый народ. Инквизиция изгнала всех производителей и оставила лодырей. Последние, веселясь, растратили свои американские экю. К несчастью, на эти экю продукты покупались за границей. Деньги уходили из страны и не возвращались обратно. Пиастров же было не бесконечное количество. Высасывание их в течение века исчерпало их запас. Испания осталась очень католической... и очень бедной. Крушением своих богатств она на девять десятых обязана изгнанию мавров.

Ясно, что если бы французский народ, разбогатев, перестал работать, чтобы жить на ренту, то поколение, живущее подобным образом, оставило бы после себя обезлюдевшую страну и нищету. Социализм не ставит себе подобной цели. Наоборот, он мечтает, что будущее будет освобождено от власти золота. Обмен посредством металлических или бумажных денег в достаточной степени показал свою неспособность создать социальный порядок на основе справедливости. Между тем такова цель, которую ставит перед собой развитие просвещения, и этому придется подчиниться [194] Вопрос лишь во времени и в активности.

В ожидании, когда деньги будут вытеснены экономическим механизмом, наша эпоха была свидетельницей памятного примера их всемогущества: это - Калифорния! Дикая, пустынная страна, в которой нет ни куска хлеба, ни куска материи, ни соломенной хижины. Тишина, скалы или целина - и больше ничего. Среди камней было обнаружено золото. Но золото не едят, говорит риторика, на сей раз безошибочно. Нет! Его не едят, и, однако, при известии об открытии золота волна людей хлынула на голый и бесплодный берег. Со всех концов земли стекаются люди, бросая родину и семью. Солдаты дезертируют, моряки дезертируют, рабочие дезертируют. Люди всех классов, всех положений, профессора, адвокаты, врачи, купцы, промышленники, землевладельцы - все устремляются в эти далекие пустыни, не думая ни о голоде, ни о непогоде. Что за важность, что там нет ни хлеба, ни одежды, ни убежища! Там есть золото, золото, и золотая лихорадка охватывает, уносит обезумевших людей.

Не насмехаются ли над нами экономисты, повторяя: «Услуга за услугу?» Пусть завтра объявят об открытии на берегах Магелланова пролива прекрасно обструганных досок. Несомненно, корабли отправятся за этой неожиданной находкой. Но если толпа готова оспаривать друг у друга находку, уж лучше я сам себе выстругаю доску. [195]

Большой архипелаг, расположенный у берегов Азии, Африка, Австралия и в особенности Южная Америка представляют собой огромные пространства свободной, чрезвычайно плодородной земли, которую может занять кто хочет. Эти щедроты, однако, почти никого не прельщают.

«Климат там нездоровый,- говорит.- А потом нужны авансы на дорогу и на устройство».

Пусть! Но появись там золото - и на основании одного лишь слуха об этом мы в двадцать четыре часа увидим третье издание калифорнийской авантюры. Австралия была вторым изданием. Ну, а нездоровый климат! А недостаток авансов, эти непреодолимые препятствия! Кто об этом вспоминает?