I

Сомнение в религиозных вопросах, отнюдь не будут проявлением нечестия, должны, наоборот, считаться добрым делом, когда они высказываются человеком, смиренно признающим свое невежество, и проистекают из страха прогневить бога чрезмерным доверием к силе разума.

II

Допускать некоторое соответствие между разумом, т. е. богом, и думать, что бог требует отказа от человеческого разума, значит утверждать, что бог чего-то хочет и не хочет одновременно.

III

Если бог, от которого мы получили разум, требует отказа от него, значит, он фокусник, который тут же отнимает то, что дал.

IV

Отрекшись от своего разума, я остаюсь без путеводителя: мне придется тогда принять вслепую какой-нибудь вторичный принцип и предполагать доказанным то, что требует доказательства.

V

Если разум - дар неба и если то же самое можно сказать о вере, значит, небо ниспослало нам два дара, которые несовместимы и противоречат друг другу. [322]

VI

Чтобы устранить эту трудность, надо признать, что вера есть химерический принцип, не существующий в природе.

VII

Паскаль, Николь и другие утверждали: «Положение, что бог за грех одного виновного отца наказывает всех его невинных детей вечными муками, превышает разум, а не противно разуму». Но что же такое положение, противное разуму, если ему не противно то, в чем содержится явное кощунство?

VIII

Я заблудился ночью в дремучем лесу, и слабый огонек в моих руках - мой единственный путеводитель. Вдруг предо мной появляется незнакомец и говорит мне:

«Мой друг, задуй свою свечу, чтобы верней найти дорогу». Этот незнакомец - богослов.

IX

Если мой разум дан мне свыше, значит, через него со мною говорит небо; я должен внимать ему.

X

Понятия заслуги и провинности неприменимы к употреблению разума, потому что вся добрая воля в мире не поможет слепому различать цвета. Я вынужден усматривать очевидность там, где она есть, и отсутствие очевидности там, где ее нет, если только я не слабоумный; но слабоумие - беда, а не порок.

XI

Творец природы не вознаградит меня за то, что я был умным человеком, и не осудит меня за то, что я был глупцом.

XII

Он не осудит тебя даже за то, что ты был злым. Разве твоя злоба уже не сделала тебя достаточно несчастным?

XIII

Каждый добродетельный поступок сопровождается внутренним удовлетворением, каждое преступление - угрызениями совести. Но ум признает, без стыда и без угрызений, свое отвращение к известным предложениям; значит, нет ни добродетели, ни преступления в том, чтобы их принять или отвергнуть.

XIV

Если для праведности еще требуется благодать, то к чему была смерть Иисуса Христа?

XV

Если на одного спасенного приходится сто тысяч погибших, то, значит, дьявол все-таки остался в выигрыше, не послав при этом на смерть своего сына.

XVI

Бог христиан - это отец, который чрезвычайно дорожит своими яблоками и очень мало - своими детьми.

XVII

Отнимите у христианина страх перед адом, и вы отнимете у него веру.

XVIII

Истинная религия, важная для всех людей всегда и повсюду, должна была бы быть вечной, всеобщей и очевидной; но нет ни одной религии, обладающей этими тремя признаками. Тем самым трижды доказана ложность всех.

XIX

События, свидетелями которых могут быть только несколько человек, недостаточны для доказательства (истинности) религии, которую должны исповедовать все.

XX

События, которые полагаются в основу религий,- древние и чудесные, то есть самое сомнительное приводится в доказательство самого невероятного.

XXI

Доказывать Евангелие с помощью чуда - значит доказывать нелепость с помощью противоестественного явления.

XXII

Но что сделает бог тем, которые ничего не слышали о его сыне? Неужели он накажет глухих за то, что они не слышали?

XXIII

Что сделает он тем, которые слышали о его религии, но не смогли ее постигнуть? Неужели он накажет пигмеев за то, что они не сумели угнаться за гигантами?

XXIV

Почему чудеса Иисуса Христа истинны, а чудеса Эскулапа, Аполлония Тианского и Магомета ложны?

XXV

Конечно же все евреи, бывшие в Иерусалиме, обратились при виде чудес Иисуса Христа? Нисколько! Они не только не поверили в него - они его распяли. Следует признать, что таких людей, как эти евреи, больше нигде нет; все другие народы дали увлечь себя одним-единственным ложным чудом, а Иисус Христос ничего не мог поделать с еврейским народом, несмотря на бесконечное множество сотворенных им истинных чудес.

XXVI

Вот над этим-то чудом неверия евреев стоит призадуматься, а вовсе не над чудом его воскресения.

XXVII

Несомненно, как дважды два четыре, что Цезарь существовал; существование Иисуса Христа столь же несомненно, как существование Цезаря. Значит, воскресение Иисуса Христа столь же несомненно, как то, что он или Цезарь существовал. Какая логика! Существование Иисуса Христа и Цезаря ведь не чудо.

XXVIII

Мы читаем в «Жизнеописании г-на де Тюренна», что, когда загорелся один дом, пожар был внезапно остановлен находившимися в доме святыми дарами. Согласен. Но мы читаем также в истории, что, когда какой-то монах отравил облатку, германский император умер, едва только проглотил ее.

XXIX

Здесь было нечто другое, а не только внешний вид хлеба и вина - или же придется утверждать, что яд внедрился в плоть и кровь Иисуса Христа.

XXX

Эта плоть покрывается плесенью, эта кровь прокисает. Этого бога пожирают клещи на его собственном алтаре. Слепой люд, глупый египтянин, раскрой же глаза!

XXXI

Религия Иисуса Христа, возвещенная невеждами, создала первых христиан. Та же религия, проповедуемая учеными и профессорами, создает ныне только неверующих.

XXXII

Указывают, что подчинение законодательной власти освобождает от необходимости рассуждать. Но где же на земле есть религия без подобной власти?

XXXIII

Воспитание, полученное в детстве, мешает магометанину креститься; воспитание, полученное в детстве, мешает христианину совершить обряд обрезания;

разум зрелого человека одинаково презирает крещение и обрезание.

XXXIV

У св. Луки сказано, что бог-отец больше, чем бог-сын,- «pater major me est». А между тем наперекор столь определенному выражению церковь предает анафеме слишком добросовестного верующего, который буквально придерживается слов, написанных в завете ее.

XXXV

Если власть могла переиначить по своей прихоти смысл этого места - самого ясного во всем Писании, значит, нет в Писании такого места, которое можно было бы надеяться правильно понять и с которым церковь не могла бы в будущем сделать все, что ей угодно.

XXXVI

«Tu es Petrus, et super hanc petram aedificabo ecclesiam meam». Что это - язык бога или каламбур, достойный господина Аккора?

XXXVII

«In dolore panes» («Бытие»). Ты будешь рождать в муках, сказал бог жене, нарушившей запрет. Но что сделали ему самки животных, которые тоже рождают в муках?

XXXVIII

Если понимать буквально «pater major me est», то Иисус Христос не бог. Если понимать буквально «hoc est corpus meum», то он собственными руками отдал свое тело апостолам; но это так же нелепо, как рассказ о том, что св. Дионисий облобызал свою отрубленную голову.

XXXIX

Сказано, что он удалился на Елеонскую гору и там молился. Кому же он молился? Самому себе.

XL

«Бог, обрекающий на смерть бога, чтобы умилостивить бога», - превосходное выражение барона де Лаонтана. В ста фолиантах, написанных за или против христианства, меньше убедительности, чем в этих двух иронических строчках.

XLI

Сказать, что человек состоит из силы и слабости, из понимания и ослепления, из ничтожества и величия, - это значит не осудить его, а определить.

XLII

Человек таков, каким его создал бог или природа;

а бог или природа не создает ничего дурного.

XLIII

То, что мы называем первородным грехом, Нинон де Ланкло называла оригинальным грехом.

XLIV

Беспримерное бесстыдство ссылаться на согласие между евангелистами, тогда как в одних евангелиях повествуется об очень важных событиях, о которых ни словом не упоминают другие.

XLV

Платон рассматривал божество в трех аспектах - благости, мудрости и могущества. Надо нарочно закрыть глаза, чтобы не увидеть в этом христианскую троицу. Около трех тысяч лет тому назад афинский философ называл Логосом то, что мы называем Словом.

XLVI

Божественные ипостаси, это - либо три акциденции, либо три субстанции. Ничего третьего быть не может. Если это три акциденции, то мы атеисты или деисты; если это три субстанции, то мы язычники.

XLVII

Бог-отец находит людей достойными вечной кары; бог-сын находит их достойными бесконечного милосердия; святой дух остается нейтральным. Как примирить это католическое пустословие с единством божественной воли?

XLVIII

Уже давно просят богословов примирить догмат о вечных наказаниях с бесконечным милосердием бога; а они все ни с места.

XLIX

И к чему только наказывать виновного, когда из его наказания уже нельзя извлечь никакой пользы?

L

Наказывать ради одного себя - значит быть очень жестоким и злым.

LI

Ни один добрый отец не захотел бы походить на нашего отца небесного.

LII

Есть ли какая-либо соразмерность между оскорбителем и оскорбленным? Между оскорблением и наказанием? Какое нагромождение глупостей и жестокостей!

LIII

И отчего он приходит в такую ярость, этот бог? Не похоже ли на то, что я могу как-то способствовать или противодействовать его славе, его покою, его блаженству?

LIV

Вы говорите, что бог карает грешника, совершенно бессильного перед ним, муками в вечном огне; а отцу едва ли разрешат казнить преходящей смертью своего сына, который поставил под угрозу его жизнь, честь и имущество.

LV

О, христиане! Значит, у вас два разных представления о добре и зле, об истине и лжи. Тогда вы самые нелепые из догматиков или самые необузданные из пирронистов.

LVI

Все зло, на какое способен человек, не есть все возможное зло; но только тот, кто мог бы сотворить все возможное зло, заслуживал бы вечной кары. В своем стремлении представить бога существом бесконечно мстительным вы превращаете ничтожного червя в бесконечно могущественное существо.

LVII

Когда слушаешь, как какой-нибудь богослов раздувает поступок человека, который родился по воле бога распутником и провел ночь со своей соседкой, любезной и милой по воле того же бога, то кажется, будто речь идет о том, что вселенную подожгли с четырех сторон! - Ах, мой друг, послушай Марка Аврелия, и ты поймешь, что твоего бога приводит в такую ярость лишь запретное и сладострастное трение двух органов.

LVIII

То, что эти свирепые христиане перевели словом вечный, на древнееврейском языке означает всего лишь долгий. Невежество какого-то гебраиста и мрачное расположение духа какого-то переводчика - вот источник догмата о вечных наказаниях.

LIX

Паскаль сказал: «Если ваша религия ложна, вы ничем не рискуете, считая ее истинной; если она истинна, вы рискуете всем, считая ее ложной». Какой-нибудь имам мог бы сказать то же, что и Паскаль.

LX

Что Иисус Христос, будучи богом, подвергался искушению дьявола - сказка, достойная «Тысячи и одной ночи».

LXI

Я весьма желал бы, чтобы какой-нибудь христианин, и особенно какой-нибудь янсенист, объяснил мне, ради кого совершилось воплощение. Во всяком случае не следовало до бесконечности увеличивать число осужденных, если предполагалось извлечь какую-то пользу из этого догмата.

LXII

Одна молодая девушка жила очень уединенно;

однажды ее посетил молодой человек с птицей в руках; она забеременела. Спрашивается: кто произвел ребенка? Странный вопрос! - Конечно, птица.

LXIII

Но почему лебедь Леды и огоньки Кастора и Поллукса вызывают у нас смех, а над голубкой и огненными языками Евангелия мы не смеемся?

LXIV

В первые века существовало шестьдесят евангелий, которые пользовались почти одинаковым авторитетом. Пятьдесят шесть из них были отвергнуты как ребяческие и вздорные. Не осталось ли кое-что из этого и в тех, которые были сохранены?

LXV

Бог дает людям первый закон; затем он отменяет его. Не напоминает ли это в какой-то мере поведение законодателя, который ошибся и со временем признаёт это? Может ли совершенное существо одуматься?

LXVI

Существует столько же видов веры, сколько религий на свете.

LXVII

Все сектанты в мире суть не что иное, как еретические деисты.

LXVIII

Если человек несчастен, не будучи виновным от рождения, то не значит ли это, что он предназначен для вечного блаженства, которого, однако, он никогда не может заслужить по своей природе?

LXIX

Вот что я думаю о христианском догмате;

о христианской морали скажу только два слова. Возьмем отца семейства, католика, убежденного, что надо буквально выполнять наставления Евангелия под страхом так называемого ада; поскольку крайне трудно достигнуть такой степени совершенства, несовместимой с человеческой слабостью, я не вижу для этого отца иного выхода, как только схватить своего ребенка за ноги и размозжить ему голову о землю или задушить его в момент его рождения. Этим он спасет его от угрозы проклятия и обеспечит ему вечное блаженство; и я утверждаю, что этот поступок не только не будет преступным, но должен считаться бесконечно достойным похвалы, ибо он основан на чувстве отцовской любви, которая требует, чтобы всякий добрый отец делал все возможное для блага своих детей.

LXX

Заповедь религии и гражданский закон, воспрещающие убийство невинного, не оказываются ли на самом деле крайне нелепыми и жестокими, раз, убивая его, ему обеспечивают вечное блаженство, а оставляя в живых, обрекают, почти наверное, на вечное мучение?

LXXI

Как, господин де Лакондамин, можно сделать своему сыну прививку, чтобы предохранить его от оспы, и нельзя убить его, чтобы защитить от ада? Да вы просто насмехаетесь!

LXXII

Satis triumphat veritas si apud paucos, eosque bonos, accepta sit; nec ejus indoles placere multis.

Текст воспроизведен по изданию: Французские просветители XVIII века о религии. М., 1960. С. 322 - .